Онлайн книга «Леди, которая любила лошадей»
|
Но… это все, что она успела. И закричать, когда вдруг ледяные иглы пробили на удивление хрупкий родовой щит, а за ним и человека. Остро, резко запахло кровью. — Марья, нет! — голос Вещерского потонул в вое огненного шторма. Затлела солома. Заискрила. Василиса встала на четвереньки и мотнула головой. В голове этой гудело пламя и еще сила… — …Марья… Голоса доносились издалека, а тот, кто был Василисе нужен, находился рядом. Вот только… сколько места в деннике? Не так и много… а пойди-ка, доползи, особенно если на четвереньках. И встать бы можно, только руки не слушаются. И ноги тоже. И ковыляет она… владычица путей заветных… тоже выдумала, глупая, глупая… на запястье золотой браслет, а в руках косточка. И что из того? Надо бы оставить, потому как ни одно, ни другое не способны помочь. А Василиса ползет. Упрямая. Всегда такой была. А теперь вот… Пламя, взвившись под самый потолок, растеклось по нему огненным покрывалом, вцепилось в крышу, в дерево. Жар становился невыносим. Марья… Нервничает. И вовсе она не ледяная, а просто… приходится, чтобы силу сдержать. Не удержала, и вот теперь… получилось, как получилось. — Живой, — сказали Василисе. И она кивнула, соглашаясь, что да, живой. Пока. И она живая. И… Марья справится. Уляжется пламя, послушное ее слову, и… и все-то будет хорошо. Наверное. Если живой. Задымилась одежда. И волосы тлели… и щит все-таки откликнулся, раскрылся вновь, отрезая их от гудящего пламени, возвращая способность дышать. И верно… Радковские-Кевич — это огонь, а огонь в огне не сгорит… лед — дело другое. Иглы тают, но… Крови сколько. Не бывает, чтобы в человеке столько крови. Надо… перевязать. И еще заклятье кровеостанавливающее. Ее ведь учили. Давно. Целительская магия — основа основ… так говорил наставник. И Василиса запомнила. Но только это. — Погоди, девочка, — на плечи легли мягкие руки. — Дай, Костенька поработает… Константин Львович больше не выглядел старым. Собственная его сила переливалась, искрилась, и сам-то он казался не наполненным — переполненным ею. — А он… сможет? — Сможет, — дрогнувшим голосом пообещала Алтана Александровна. — Если кто и сможет, то он… — А… — Целитель Его императорского Величества… бывший, правда, уж давно от дел отошел, только учит. Ну или когда случай особо сложный, тоже берется. Сложный. И… и невозможно, чтобы человек выжил, попав под удар ледяной волны. Боевое заклятье. Боевое… И… нельзя о таком думать. — Туго идет, — Константин Львович мотнул головой и, оглядевшись, велел. — Друг мой, окажите любезность, поделитесь силой. — Я… некромант, — предупредил Ладислав. — Вижу. Потому и прошу. Константин Львович требовательно протянул руку. — Это… невозможно. — Поверьте, дорогой, в мире невозможно лишь отговорить женщину, которая все для себя решила. А магия… магия — это ерунда… Цепкие пальцы сжали запястье, сдавили, раздвигая свежий шрам, отворяя кровь. — Две силы и вправду не могут соединиться в мертвой материи, а вот живая… чтоб вы знали, наш организм — удивительнейшее творение, и потому… Василиса закрыла глаза. Все будет хорошо… …все… будет. Хорошо. Огонь сползал… и появились какие-то люди. Много людей, кто-то попытался тронуть Василису, но она просто скинула чужую руку с плеча. И Алтана Александровна что-то заговорила, то ли оправдываясь, то ли объясняя. Глупости какие. Разве нужно оправдываться за то, что Василиса просто хочет быть рядом. А она хочет. Здесь. И еще потом… и до конца жизни… и когда за руку взяли уже ее, Василиса не стала сопротивляться. — Прости, девонька, но его на все не хватит, а ты у нас тоже… в некотором роде с той стороны, — сказал Константин Львович, и Василиса кивнула. Она согласна. Сила… сила уходила, по капле, понемногу, сперва та, что еще оставалась на дне родника, что хоть как-то роднила Василису с древним и славным родом, потом и другая. Эту другую вплетали в нити чужой жизни. Пускай… — …ей дурно, разве вы не видите? — сухой Марьин голос похож на хлыст. — Всего-навсего кровь из носу… — И из ушей тоже! — Это от перенапряжения, поверьте, никто не станет брать больше, чем надо… Нет, не берут, она, Василиса, сама отдает, как когда-то отдавала та девушка, которой случилось оказаться весной на берегу проклятого озера. — …будь ты проклята! — Да уведите вы эту истеричку, — Марья злится. — И вторую не забудьте… только осторожно. Вещерский, если ты… Ее беспокойство плотное и тяжелое. Надо дышать. Надо успокоиться. Или нет? Василиса спокойна. И цела. А что сила уходит, так ничего страшного. Она ведь и без силы жила. — …я тебя не прощу. Грозится. И гроза эта проносится над Василисой, а на плечах ее невыносимой тяжестью лежат ладони. Василиса запрокидывает голову и взглядом тонет в глазах женщины, имени которой найдется место средь имен других. — Терпи, девочка, — говорит она. И пальцы Василисы стискивают кость. Последнюю. — Умница… Мертвое, живое… ветер в ивах… там, в степи, не знают, что такое ивы. И никогда-то руки те не касались гибких желтых ветвей. Никогда не гладили узкие листья, одновременно и жесткие по краю, и гладкие, словно кожаные. …мертвое… И живое. Это одно. Единое. И Ладислав закусывает губу, но не убирает руку с плеча Константина Львовича. Лицо некроманта бело, а губы выделяются на нем лиловым пятном. Будто черники объелся. Надо будет пирога с черникою испечь, чтобы тесто песочное, тонкое, разламывалось с хрустом, а крем внутри заварной. С лимоном? Пожалуй, что да. Для аромату. Косточка тает. И сила ее наполняет Василису, уходя дальше. Тоже придумали, бомбы делать… она не для того жила, чтобы из костей и бомбы. Черника ягода особая, она не столь сладка, как малина или клубника, и земляничного душистого аромату не имеет. И косточки внутри многим не по вкусу. Но Василиса чернику любит. |