Книга Писатели и любовники, страница 28 – Лили Кинг

– Здесь, – отзываюсь я, собираясь с мыслями.

– Хорошо. Мама сказала мне, что клеить женщин при детях не годится, а мини-гольф нам рановат. Не сомневаюсь, это ужасное разочарование. – Удивляюсь его уверенности. – А потому я подумал, что, может, прогуляемся по-взрослому в дендрарии в субботу. Вы же взрослая, верно? В смысле, выглядите несколько юно. Не студентка то есть или как-то.

– Если колледж, то пиши пропало?

Молчание.

– Да. Да, пиши.

– Мне тридцать один.

– Слава богу. – По голосу – настоящее облегчение.

– Сколько вам?

Еще пауза.

– Сорок пять.

Старше, чем я думала.

– Пиши пропало? – спрашивает он.

– Смотря что пишем.

Оскар ожидает у ворот дендрария, при нем – несчастный бассет-хаунд. Собака напоминает мне игрушку, какая была у меня в детстве, – пластиковую собачку со шнурком, и если тащить ее за собой, у нее опускались и поднимались уши.

Проезжаю мимо него до дорожного знака, чтобы пристегнуть велосипед.

– Это вы? – спрашивает Оскар. Судя по виду, он не очень этому рад.

– Это я. – Медленно разматываю провод замка. Не уверена, что хочу здесь быть.

Чувствую его у себя за спиной.

– У вас волосы, – говорит он. – Раньше были вроде как вверх.

– Ресторанные правила. – Смыкаю концы замка, кручу циферки. – У вас собака.

– Это Боб. Пес Боб.

Что делать после того, как велосипед оказывается пристегнут, я не знаю, а потому сажусь на корточки, глажу собаку по макушке. Она немножко сальная. Пес, как кошка, жмется головой к моей ладони.

– Мы не в лучших отношениях. Буду в этом откровенен, – говорит он.

– Хочешь порезвиться, пес Боб?

– Боб не резвится.

– А что Боб делает?

– Он симулирует.

Я выпрямляюсь, бегу к входным колоннам и разворачиваюсь.

– Ко мне, Боб! – Боб повертывает голову, но телом незыблемо обращен к улице. Вновь сажусь на корточки и хлопаю ладонью по мощеной дорожке. – Давай, мальчик! – Собака еще крепче вцепляется когтями в тротуар.

Оскар изучает меня. Уже принимает решения. Я это чувствую. Между нашим вчерашним разговором по телефону и нынешним днем он уже отговорил себя от меня и теперь возвращается. Сижу на корточках и думаю о том, что женщину с ранних лет натаскивают улавливать, как ее воспринимает окружение, в ущерб тому, как женщина воспринимает людей сама. Иногда первое и второе ужасно перепутываются, и расплести очень трудно.

Боб бросается ко мне. Оскар держится за поводок, и его дергает следом. Позволяю Бобу обнюхать мне ухо. Встаю, и мы начинаем гулять.

– Так, – говорит Оскар.

– Так. – Смотрю на него. Не очень высокий мужчина, глаза у нас почти на одном уровне. К этому я не привыкла.

– Вот, пожалуйста. – Глаза у него сегодня еще светлее, с темной каймой. – Выгуливаем Боба.

Пес что-то унюхивает, голова просела между лопаток, нос исследует квадратный дюйм асфальта. Мы идем, и Оскар наблюдает за мной. Он куда свободней, чем при детях или за столиком для автографов. Смотрит весело, будто я говорю что-то смешное, будто у нас с ним есть общее прошлое всяких шуточек.

– На всякий случай предупрежу: я немного боюсь деревьев, – говорит он.

Тут деревья повсюду. Это дендрарий. На каждый ствол прибита маленькая латунная табличка с названием. Мы в кленовой роще: корейский клен, японский клен, клен мелколистный.

– Это у вас экспозиционная терапия такая, что ли?

– В основном из-за дупел. Однажды в детстве я сидел на ветке дуба и заметил дупло, сунулся посмотреть в него – и вот уже лежу на земле. Бум. Заглядываю… – делает лицо, как у Джеспера, – и дальше уже гляжу прямо в небо, а из дома вопит мама. Не бежит ко мне, ничего такого. Просто вопит.

– Что случилось?

– Сова мне всадила клюв в лоб. – Останавливается показать. Чуть ниже линии волос глубокая впадина.

– Господи.

Притрагиваюсь к впадине, он улыбается.

Идем дальше.

– Кейси… кто? – спрашивает.

– Пибоди.

– Ах. Как изысканно, – говорит. – Очень майски-цветочно. Пибоди. Из таких фамилий, которые рождаются на губах. Пибоди. – Произносит быстро, подчеркивает взрывные звуки. – В отличие от Колтона – эта фамилия зарождается целиком в горле.

Произношу обе фамилии и смеюсь. Он прав.

Рассказывает, что у них с сыновьями есть пополняющийся список таких вот названий мест, которые взрываются на губах. Перечисляет несколько: Пепперелл, Биддефорд, Маттапойсетт, Синнабон⁸⁰.

– Уж синнабоны вы им есть не позволяете.

– В смысле?

Подражаю его бурчанию:

– “Никакого шоколада!” А сами три порции сахара в кофе кладете.

Смеется.

– Кто вы? Откуда взялись?

– Вы меня уже видели. Ну или я вас видела.

– Где?

– У вас на книжной тусовке. На Эйвон-Хилл.

– Этим летом?

Киваю.

– Вас там не было.

– Была.

– Я бы заметил, уж поверьте мне.

– Я там была. Шикарный дом. Мансардная крыша. Вы сидели в гостиной, подписывали книги.

– “Ирис” обслуживал?

– Я не работала. Пришла со своей подругой Мюриэл.

– Мюриэл. Мюриэл Бекер?

Киваю.

– Дружите?

– По сути, только с ней и дружу тут. Ну и с Гарри.

– Гарри из телефона?

– Угу.

Прищуривается.

– Вы с Мюриэл подруги. Ага, окей, понятно. Она хорошая писательница.

– А то.

Он останавливается.

– Вы тоже писательница?

Подозреваю, что это может его оттолкнуть.

– Я официантка.

– Вы писательница. – Ему это совсем не нравится. Откидывает голову. – Первая женщина, от которой у меня не встают дыбом волосы, – и писательница.

– Кажется, вам с этим нелегко.

– Я не хожу на свидания с писательницами.

– Кто сказал, что это свидание?

– Это свидание. Мое первое свидание за долгое время. Прошу вас, не говорите, что это не свидание.