Онлайн книга «Отборная попаданка архидемона. Книга 3»
Чёрное и белое. Ослепительный контраст. Подписываясь на авантюру выступления в одежде, я не могла отказаться от эффектности, которая хоть как-то оправдает этот вызов. Не выдержав всеобщего внимания, Джель опускает взор, и более тонкий слой пудры на щеках не может полностью скрыть её стыдливого румянца, лишь делает его умеренным, нежным. А я держу голову гордо поднятой и степенно, уверенно шагаю вперёд, увлекая за собой мелко переступающую Джель. Неожиданно нам помогают студентки. После того, как остальные девушки засветились перед их парнями в купальниках, они рады видеть нас одетыми и поддерживают аплодисментами, ничуть не менее громкими, чем те, которыми награждали остальных участниц. Мы с Джель идём дальше в бриллиантово-радужном сиянии подиума. – Кхм, а пятнадцатая невеста не может обойтись без эпатажа, – обретает дар речи Берронзий. Он на высоком стуле сидит за столом жюри и смотрит на меня как-то странно. Оценивающе. Но я не обращаю на него внимания, я мысленно повторяю подходящее объяснение своему поступку. Котик, лже-Лео, Илантих смотрят на нас неотрывно, и только Баашар думает о чём-то своём. Наверное, об оставшейся дома Найтеллит. Итак, мы доходим до стола с женихами. Берронзий выступает нам навстречу, у него очень странная улыбка: – Как я понимаю, выйти в платьях – ваша идея, пятнадцатая невеста. Прямо по лицу вашей спутницы это вижу. – Правильно, – соглашаюсь я, тоже улыбаясь. – Вы просили нас преобнажиться, чтобы женихи могли ещё лучше нас узнать. Но разве то, что спрятано под одеждой, несёт какую-то ценную информацию? Куда важнее характер. И мы только что преобнажили его перед нашими дорогими женихами. – Я бы предпочёл другое преобнажение, – хмыкает Берронзий, окидывая меня многозначительным взглядом от макушки до пят. – Не сомневаюсь, – шире улыбаюсь я. – Но вы не жених, вам только посмотреть, а женихам с кем-то из нас жить. – Выкручиваете условия под себя, – не угомоняется Берронзий. – И моё преобнажение прекрасно показывает эту мою сторону. С вежливо-хищными улыбками мы могли бы бесконечно обмениваться подобными фразами, но нас спасает необходимость вставить в шоу рекламу, о которой отчаянно сигнализирует одна из помощниц, размахивая щитом «Рекламу пора». Прямую трансляцию прерывают, и Берронзий подступает ко мне, опаляя пряным ароматом парфюма: – Ты что о себе возомнила? Приподнимаю бровь. – Мы баллы сейчас будем ставить? – бас Баашара останавливает собравшегося ругаться Берронзия. – Потому что если нет, я пойду, дела у меня. У Берронзия гневно трепещут ноздри, он испепеляюще смотрит на меня, но… выдыхает: – Ты снимешь платье? – Нет. – Ладно. Но ты… – Он судорожно выдыхает и отворачивается. – Так, готовимся к оценке и поздравлению победительниц. Кофе мне! Живо! Выдохнув, поворачиваюсь к Джель. У неё такой вид, словно она сейчас грохнется в обморок. – Мы победили, – приободряю её. – Эти баллы ничего не значат, ты останешься на шоу. Надо только пережить фуршет после выступления так, чтобы не столкнуться нос к носу с Берронзием. Не нравятся мне его взгляды. *** На столе разложены сладости всех мастей: и пирожные, и конфеты, и сухофрукты с орехами, халва, пахлава, варенья, мармелад. Но эти соблазнительные радости не в силах унять тоску и тревогу собравшихся в гостиной женщин. Некоторые не могут сдержать слёз. – Это похоже на поминки… – всхлипывает одна. – Не надо похоронных настроений, – голос другой бывшей жены отца Шаакарана дрожит. – Может, вообще обойдёмся без упоминания смертей, похорон, поминок? – предлагает третья. – Кто «за»? Она поднимает руку, и за ней повторяют почти все, даже те, с кем она в напряжённых отношениях. Шаакаран традиционно объединяет всех. – Итак, кажется, ситуация вышла из-под контроля. – Шаакаран не пользовался деньгами, услугами салонов. Нет никаких цифровых следов его присутствия в Нараке. – Да, камеры тоже нигде его не зафиксировали. – Выкуп никто не попросил. И сам Шаакаран не явился прогнать занявшего его место самозванца. – Нет свидетелей, видевших его в других местах. Видели только изображающего его инкуба. – Кстати, по поводу инкуба: он плохо изображает, даже в соцсетях заметили изменения в поведении. Пока списывают это на влюблённость в какую-нибудь из невест, но, сами понимаете, долго это не продлится. – Мне кажется, пора заканчивать этот маскарад и объявлять Шаакарана в розыск. И повиниться в использовании инкуба, чтобы полиция могла провести нормальное расследование. – Но что, если Шаакаран сбежал в другой мир поразвлечься? Его же тогда накажут за нарушение межмировой границы! – Тогда посидит с комфортом, подумает о своём поведении. – Но его же могут надолго посадить! – А вдруг его похитили какие-нибудь нехорошие демоны? Или он попал в другой мир и потерялся? Может, он страдает! Ранен! Умирает! Нуждается в помощи! А мы сидим ждём, когда всё само разрешится. Это пылкое воззвание заставляет всех задуматься. Представить. Содрогнуться. И после непродолжительных споров собрание бывших и нынешней жён решает во всём признаться и объявить Шаакарана в розыск. Ведь вдруг он страдает, ранен, умирает и нуждается в срочной помощи! *** – А-а! – стонет Шаакаран, лежащий под ярким лучом светильника. – Я умираю! Манакриза, пинцетом выдёргивающая из ран на его лице каменную крошку, закатывает глаза и тяжко вздыхает: – Не умираешь. Сквозь узкое окно в её комнату пробиваются отголоски пения. Манакриза сбрасывает кровавый осколочек камня в чашку к другим таким же. – Моё лицо! – стонет Шаакаран и трясёт прижатыми к груди руками. – Моё прекрасное лицо… я теперь урод, да? Всё плохо? Совсем плохо? Снова Манакриза вздыхает, прекрасно понимая, почему их лекарь переложил на неё заботу о «страшно раненом». – У тебя раны заживают очень быстро, – терпеливо поясняет она. – Надо выдернуть кусочки камня прежде, чем всё срастётся, иначе придётся заново вскрывать рану, так что, пожалуйста, не дёргайся и не жалуйся. Представь, что я… делаю тебе эпиляцию. Интимной зоны. – О-о, – Шаакаран ёрзает на тонком матраце Манакризы. – Да, эпиляцию бы неплохо сделать, а то там немного жарко из-за поросли. Непривычно. Вновь тяжко вздохнув, Манакриза возвращается к выдёргиванию грязи из ран на его посечённом стрелами и осколками лице. Шаакаран шипит и охает от каждого её движения. |