Книга За черным окном – море тюльпанов, страница 42 – Николай Пернай

Я скомкал газету, зажег и, горящую, бросил в печь. Пламя бодро загудело. Дыма не было.

– Все, работа окончена.

Хозяин достал из кошелька 150 рублей и передал мне: все же подрядчиком, то есть старшим, считался я. Я поблагодарил – плата была справедливой. Мы собрались было уходить, но казах вежливо пригласил нас в другую комнату:

– Покушайте!

Там уже был накрыт стол.

Вместе с хозяином мы уселись на тугие подушечки, которые лежали на ковре, устилавшем пол. Красивый расписной стол на точеных ножках возвышался над полом сантиметров на двадцать и был уставлен блюдами из нарезки мяса, колбас, овечьего сыра и вазочками с печеньем и конфетами.

Хозяин открыл бутылку водки и налил нам по рюмке.

– А себе? – спросил Виктор, но тот покачал головой:

– Низзя. За рулем.

Мы выпили, и женщина принесла на подносе три больших дымящихся пиалы.

– Бешбармак, – сказала женщина и подала пиалы мужчинам.

Это была мелко нарубленная отварная баранина с кусочками сваренного в бульоне пресного теста. Хозяин показал, как надо есть: руками. Мы принялись за дело, блюдо оказалось необычайно вкусным.

Потом выпили еще по рюмке. И был подан чай. Хозяйка наливала чай в пиалы, мы пили.

Я выпил уже три пиалушки и поставил пустую посуду на стол. Хозяйка вознамерилась было тут же снова налить мне, несмотря на протесты. Виктор подсказал:

– Переверни пиалу вверх дном.

Я так и сделал, и чаепитие тут же закончилось.

Мы поблагодарили хозяев за обильный ужин. Но это был еще не конец.

Хозяин завел свой «москвич» и отвез нас домой.

…Время ползло, а мы всё сидели. Кран не двигался. Работы не было.

Кое-кто из нашего звена уже похрапывал. А двое – они были из бывших сидельцев – со стеклянными глазами медленно ходили по подмостям, высоко поднимая ноги.

– Наверно, опять накурились травки, – предположил дядя Василий.

– Наверно, – лениво согласился я. Тянуло ко сну.

К нам поднялся Виктор Чайка, который числился в другом звене:

– Всё сидите или уже лежите? У нас на объекте тоже полный отбой.

Увидев расхаживающих, как цапли, обкурившихся мужиков, он заметил:

– Как бы они не свалились в лестничные проемы. – Потом добавил: – Еще месяц назад я убеждал начальника участка сделать ограждения возле этих проемов. Иван Иванович обещал дать доски, но так ничего и не сделал, сучий потрох. – Виктор заматерился. – Порядки у нас тут как на зэковских объектах… Говорят, еще недавно здесь были сплошные лагеря и работали одни зэки.

– Не знаю, – ответил я. – Когда прошлой осенью прибыл наш вагон вербованных, я помню, нам в Кенгире показывали остатки бараков и колючей проволоки – все, что осталось от огромного старого Джезказганского лагеря, который был ликвидирован совсем недавно, в 56-м. А здесь, в Желдоре, вроде бы не было лагерей.

– А вот я слышал, что тут везде были лагеря и тюрьмы. И зэки работали везде: и в медных рудниках, и на стройках. Мы сейчас – та рабсила, которая пришла на смену зэкам. Заменили вывеску: вместо «Джезказганский лагерь заключенных» – «ударная стройка коммунизма». Вместо зэков – комсомольцы-добровольцы, или, по-местному, «суки вербованные». А скотское отношение к людям как было, так и осталось.

– Ну ты, Витя, пожалуй, загнул.

– Ничего не загнул. Ты молодой, жизни не видел. Поживешь с мое или вот с дяди Васино, узнаешь.

Виктор сердито замолчал. Было понятно, что он во многом прав, но мне хотелось думать, что плохая организация труда на стройке, неустроенность быта, грубое отношение начальников к рабочим и их ответная агрессивность – явления временные, преходящие. Страна вот-вот встанет с колен, маленько разбогатеет, и все наладится.

– Ты думаешь, – продолжил свою жесткую речь Виктор, – только у нас на стройке такой бардак? Я работал на канале Волго-Дон, на строительстве Волжской ГЭС – везде одно и то же. На ГЭС, правда, немного получше… Не только начальству, всем нам культуры не хватает, не только грамотешки – культуры. Дело не только в нашей бедности, а во внимании к человеку. Говорят одно: «все для блага человека», а на деле не могут досок найти, чтобы сколотить простой нужник. Не скоро мы научимся жить не только завтрашним, но и сегодняшним днем.

– А помнишь, как Славка Косой разбился? – совсем разошелся спокойный и обычно молчаливый мой друг. – Кто был виноват в том, что он работал без подмостей и вел кладку прямо со стены? Славка, конечно, был виноват сам, но не только он. Ведь тогда мы все работали так же, как Славка. А почему? Все просто. Подмостей не было, работали с низких козлов. Зимой пока перетащишь козлы с место на место, пока на них взберешься – задубеешь… А после того, как погиб Славка, сразу на стройке появились инвентарные подмости.

* * *

Павел хорошо помнил те события.

Славка был из числа «старичков», которым до конца вербовки оставалось совсем немного. Звали его почему-то «Косой», хотя фамилия была вполне благозвучная – Касатонов. Был он невысокого росточка, с тонкими, пожалуй, приятными чертами лица, жиденькими усишками под носом и светлым чубчиком, выбивающимся из-под цигейковой кубанки, – казак. Имел веселый нрав и был очень общителен и словоохотлив. Но при этом был он еще и каким-то невероятно злостным матерщинником и хвастуном.

Осенью большинство из нас работало на пусковых объектах. Пока верхние этажи доделывали каменщики, на нижних уже работали девушки-штукатуры. Славка при любом удобном случае наведывался к ним и, придя к нам в бытовку, делился впечатлениями:

– Бабы – что надо, ё… их… мать-перемать… Познакомился с одной толстухой, трам-тарарам. Машкой зовут, в-рот-в-нос-и-в-печенку. Корма у нее – во! – и Косой широко разводил руки, показывая размеры волнующей его части машкиного тела. Глаза у него при этом в самом деле косили.

Я видел эту Машку. Она действительно имела несколько избыточную полноту, и не только в области таза. Создатель наградил ее грудями настолько могучими, что они с трудом вмещались в ее телогрейке. Как такой комар, как Славка, мог произвести на нее впечатление, было непонятно. Но уже на следующий день он докладывал корешам:

– Всё, мужики, мать-ее-в-корень… Я потрогал Машку за вымя… ё… ее… трах-тарарах… Сука буду, если я не вдую ей дурака под шкуру.

Корешки только похохатывали.

Бегал после этого Косой к штукатурам еще с недельку, а потом однажды после обеда пришел в бытовку позже всех, необычно молчаливый. Его начали тормошить, расспрашивать, как дела: «Как там Машка?»

– Как, как… – заговорил Славка. – Пацан сказал – пацан сделал.

– Да ну, не может быть!

– Было.