Книга Танец сомкнутых век, страница 26 – Наталья Серая

Мев неожиданно сползает на циновку, сворачивается калачиком.

Леволан склоняет голову набок, прислушиваясь дыханию: мерному, спокойному, словно бы Мев… уснула?..

Во внезапно возникшей тишине проходит минута, две.

— Мев? — неуверенно окликает Анна. — Мев, с тобой всё в порядке? Сиора! Сиора, что с ней? Может, позвать кого-то на помощь?

Полускрытая тенью фигура вздрагивает.

— Не нужно, — бесцветно отзывается она, продолжая всё так же смотреть в стену. — Тело Мев устало, ему надо поспать. Но Мев здесь, — она дёргано стучит себя кулаком в грудь.

Леволан фыркает, трёт морду когтистой лапой, нервно сучит длинным хвостом, всем своим примитивным звериным существом желая оказаться подальше от незримо пропитавшей воздух жути. Константин не позволяет ему уйти. 

В хижину неслышно просачивается невысокий островитянин и, поддерживая Сиору за плечи, усаживает её на циновку возле спящей Мев.

— Продолжай, — говорит она.

— Ох… — Анна нервно перебирает пальцами, явно колеблется, прежде чем начать говорить снова. — Я не видела в нём ничего… такого. Но я видела его глаза. Я слышала, как стучит его сердце. Это всё тот же человек, которого я знаю с самого детства. Изменившийся. Но всё тот же.

— Враг обманывает твоё сердце и делает глаза слепыми, — безразлично отзывается Сиора.

— Враг?..

— Тот, который прячется. Тот, который убивает остров. Когда он станет ещё сильнее, не останется Константина, не останется Винбарра. Останется только черная вода и злая пустая душа в теле твоего брата.

— Он… не брат, — Анна на мгновение смущается, но тут же поджимает губы, будто досадуя, что сказала лишнего. 

— О… — на безучастном лице Сиоры неожиданно расцветает искренняя улыбка, кажется, даже щёки загораются румянцем. — Не брат. Minundhanem. Твой minundhanem…

— Что это — то, что в нём? — продолжает Анна. Её голос ровен и спокоен, но чуткое ухо леволана улавливает частую и гулкую пульсацию в её груди. — Откуда это взялось? Это связь с островом так повлияла на него?

— Мев не знает, и никто не знает. Катасах дал жизнь не только Константину, но и Самозванцу… — Сиора вдруг дёргается, будто в судороге, и стукается лбом о столб, поддерживающий крышу.

Анна стремительно подаётся вперёд, пытаясь поддержать Сиору за плечи, но та вновь замирает.

— Сиоры нет, есть только Мев, — бубнит она. — Сиоры нет, а тело есть,— она смеётся: жутко, неуместно и совершенно безэмоционально. — Мев просто хотела развеселить тебя.

Анна стискивает зубы: и отворачивается, будто бы ей физически больно смотреть на то, что ещё мгновение назад было Сиорой — живой и улыбающейся.

— Можно ли как-то разорвать эту связь? — спрашивает Анна заметно сдавленным голосом. — Так, как я разрывала связи с Хранителями?

Сиора укоризненно качает головой.

— У тебя есть ключ, а хочешь найти таран. Хотя ещё даже не отыскала саму дверь.

— Какой ещё… ключ?

— Ты — ключ. От спасения Тир-Фради или окончательной его гибели — Мев неведомо. Может, когда взойдёт очередная заря, на острове будет два Самозванца. А может — ни одного. Найди нужную дверь и открой её — тогда и узнаешь. Но прежде — найди Анну. Иначе тот, кто поглотил Тысячеликого, играючи поглотит и тебя.

— Я… не уверена, что понимаю, о чём ты говоришь, — Анна часто моргает. — Что я должна сделать с… собой? Что со мной не так?

— Вспомни, кто ты. Вспомни, где дом для твоего сердца, — с прежним безразличием повторяет Сиора. — Счастьем делится лишь тот, кто счастлив сам. Именно поэтому Самозванец несёт лишь боль и жестокость. Именно поэтому Анна, полная чужих бед и чужих страхов, чужая сама себе, несущая целый мир на плечах — никому не поможет. Когда Мев пришла к тебе через море — ты умирала. Как умирают от долгой неизлечимой болезни. Как Мев умирала без своего minundhanem, когда они много-много циклов пытались стать чужими друг другу. Сейчас ты растеряна, сбита с толку. Но ты жива. Спроси своё сердце об этом. Спроси о том, что заставляет его биться.

Анна вздыхает, старательно скрывая промелькнувшее во взгляде разочарование.

— Я пока не знаю, с чего мне начать поиски. Но я найду ответ. Обязательно найду. И смогу всё исправить.

Свернувшаяся калачиком на циновке Мев медленно поднимается, потягивается и зевает. Сиора вновь безучастно таращится в пустоту.

— Ты похожа на Катасаха, on ol menawi, — Мев улыбается неожиданно мягко, даже тепло. — Это он всегда боролся за всех, кроме себя самого. Выигрывал все битвы, кроме собственной. И тогда за него стала бороться Мев. И он обрёл себя истинного. И не потерял свой дар: видеть и принимать всех такими, какие они есть. Без жалости, без ненависти. В тебе это тоже есть. По-своему. Но этого будет недостаточно, если ты не примешь главного человека — себя. Не ту, которая служит «жёлтымглазам». Не ту, которая берёт на себя вину за чужие ошибки. Истинную себя. Сиора, унеси чашки.

Сиора тяжело поднимается, неловко водружает плошки на поднос и успевает дважды уронить их, прежде чем вновь доходит до стены и садится, так и не выпустив из рук подноса.

— Ей полезно шевелиться, — Мев вновь поворачивается к Анне. — Если Сиора не будет ничего делать, она замкнётся в своём горе и не сможет жить.

— Можно ли как-то… помочь ей? — Анна с горечью смотрит на вновь безучастно замершую принцессу Красных Копий. — Она была ранена? Может, получится вылечить её? Ты наверняка уже пробовала, но… Возможно, наши врачи могли бы помочь?

Мев с озабоченным видом качает головой.

— Она стала такой после того, как не стало Красных Копий. Её душа сбежала от боли и скорби. Без души Сиоры нет. Надо отыскать душу и вложить её обратно в тело. Мев не доверяет вашим лекарям. Хотя, сейчас не время воротить нос. Любая помощь… А ну не смей! — она неожиданно сердито хлопает ладонью по коленке. — Мы сами справимся! Не бери ещё один камень себе на плечи! Не хорони Анну под этими камнями!

— Но, может быть…

— Нет. Катасах говорит: Тир-Фради — это не скалы и не реки. И не Тысячеликий тоже. Тир-Фради — это его дети. И пока они живы, жив и сам Тир-Фради. Мы справимся. А ты — справься с тем, что под силу только тебе.

Анна озадаченно склоняет голову, уголки её губ печально опускаются.

— Хорошо. Я поняла. Спасибо, Мев. Я подумаю над твоими словами. И… спасибо за… — её голос неожиданно срывается, словно ей сдавило горло, так что продолжает она почти шёпотом — горячим и взволнованным, вмиг срывающим с неё маску спокойной собранности: — Я знаю, это прозвучит чудовищно после всего, что случилось, но… Спасибо. Спасибо, что он жив.

Мев качает головой с трудноопределимым выражением лица.

— Иди, on ol menawi. Да повеет тебе в спину ветер без камней.