Онлайн книга «Я – дочь врага народа»
|
И вдруг в голове Марии мелькнуло решение: хотя бы назло Сергею согласиться с местом завхоза… В наступившем сумраке, отряхиваясь от сена, Фёдор спросил: – Ко мне, что ли, тебя принесло? Марии не понравился его тон, и она заявила: – У меня тут муж! Фёдор хохотнул и пожелал узнать: – Семешка-дурак, что ли? – Сам ты дурак, – обиделась Мария и со значением вскинула голову, заявила: – Сергей Никитич! – Кто-о?! – не поверил Фёдор. – Музыкант?! – Какой ещё музыкант? – не поняла она и уточнила: – Директор школы! – Вот те раз! – Лицо Фёдора вытянулось. – Ты и он! Ни хрена себе! Вот это сюрприз… Мария поняла его недоумение по-своему. – Ну и што? – сказала она даже с некоторой обидой. – Подумаешь, хромой… Но Фёдор вдруг ощетинился и произнёс сквозь зубы: – Заткнись, с-сука! И вообще… Отвали от меня! Да за него деревня любого в клочки разорвёт. Но Марию это особо не взволновало. Спокойным голосом она удивила даже Фёдора: – При чём тут деревня? Сергей теперь сам по себе, а я сама по себе… И вообще… Не к нему приехала. Работать здесь буду. – Это кем же? – снова удивился Фёдор. – Уж не председательшей ли? – Чего ты осклабился-то? – обиделась Мария. – Завхозом! Вместе с вами… В детдоме работать будем. На Фёдора словно ушат ледяной воды опрокинули. – Ё-о-моё! – только не заорал он. – Вот это подарочек отцу! Пойдём, пойдём со мною. Щ-щас я папашу обрадую… Осип подбрасывал в огонь печи берёзовые поленья. Сидя на корточках, он посмотрел на входящих снизу вверх, прижмурился: кого это на ночь глядя Фёдор приволок в чужую, по сути, избу? При свете играющего в топке огня его немного поношенным глазам не сразу удалось разглядеть Марию. Когда же проникся, вскочил, заволновался. – Господи! Боже мой! – вознёс он молитву Всевышнему словами Бориса Михайловича. Только его голосок взвился не мягким баритоном аптекаря-барина, а фальцетом угодника-лакея. И получился не восторг, а какой-то холопский вопрос, на который Фёдор отозвался с издёвкой: – Твой, батя, твой. Вот и богиня твоя прибыла. Сам Бориска прислал тебе завхоза – люби и жалуй, на здоровье! Он подтолкнул гостью к отцу, который подскочил – перехватить её за плечи – и улыбнулся так, что его узкое лицо сделалось поперёк шире. Оказавшись росточком своим выше Марии, он почувствовал себя мужчиной и захлебнулся бы полнотой чувства, когда бы не выдохнул из груди восторженное: – Ой, как же я рад! Как же я рад! Он наклонился, припал губами к холодным Марииным пальчикам, да так и замер, ровно ему вступило в поясницу. Фёдор, глядя на отца, тут же родил именно ту фразу, которая впоследствии стала классической: – Ну, кино! Приглашая Марию пройти в передний угол, Осип развёл рукой и опять приклонился к руке. Своим тылом, прикрытым чёрным шевиотом брюк, напомнил сыну старательного фотографа, отчего Фёдор прыснул и предупредил: – Щ-щас! Птичка вылетит. Осип не понял, о чём речь, обернулся, сказал: – Две! Фёдор весело хохотнул и спросил: – У тебя чё там, инкубатор? – Где? Вёдра на скамье у входной двери задребезжали от хохота. Мария поняла шутку, однако хватило ума сдержаться. Однако она ослабла от внутреннего содрогания и опустилась на подоконную скамью. Там она перевела дыхание, превозмогла приступ смеха. Осип её дыхание понял по-своему, взялся утешать гостью: – Не обращайте внимания. Что с него возьмёшь… – Взять с меня нечего, – согласился Фёдор, – а дать могу… Так примочу, не скоро высохнет! – показал он отцу круглую репу здоровенного кулака. Кулак этот почему-то напомнил Марии отходящее от озноба тело женщины, наверное, всё ещё лежащее на диване в доме Катерины. Заодно вспыхнул в сознании и рыжий огонь её раскинутых волос… Осип между тем корил сына: – Ни стыда ни совести… Хоть бы при чужом человеке… – Это она-то чужая? – пугая Марию возможным откровением, опять расхохотался Фёдор, но открыл он удивительную для неё правду: – А не ты ли с её матерью две недели в татарском летнике чухался? Мария поджала губы, показывая Фёдору, что ей не нужны такие открытия. Фёдор замолчал, но усмешка на его губах дала понять, что разговор этот дрожжевой, подогревать не надо – в любое время и в любом изложении может поплыть через край… Тем временем Осип, не вдаваясь в их переглядки, поднял за колечко подпольное творило, унырнул от озвученной правды в тёмную глубину подполья и снизу спросил: – Ты, оказывается, дочка Фетисы Григорьевны? Чудесная женщина – приняла нас, обогрела… – И вы её обогрели, – отозвалась Мария. – Совести у вас не хватило хотя бы предупредить, что уезжаете. – Грешен, – повинился из глубины Осип. – Буду в Татарске – забегу, повинюсь. – Вы там не больно-то рассказывайте обо мне. Она уверена, что я к Сергею вернулась. А то она любит… додумывать… Выкладывая на половицу кусок свиного сала, Осип вздохнул: – Ах, дети, дети! Фёдор подмигнул Марии: – Нашёл детей – хоть за ночь семь раз потей… Достань там чего покрепче! – приказал он отцу. – А если Васёна придёт? – вынырнул Осип головой наружу. – Васёна, Васёна… – вспылил Фёдор. – Без твоей Васёны скоро и в сортир не сбегаешь… Из подполья на свет пылающей печной топки выставилась руками Осипа наполовину полная четверть самогона. Фёдор подхватил её, колыхнул содержимым и вознёс на середину стола. Выбравшись наружу, Осип захлопнул творило, нарезал сала, хлеба, принёс из сеней штуку малосольной нельмы, капусты квашеной, поставил стопки… – О какой Васёне вы говорите? – спросила Мария, вспомнив, что бабы во дворе Катерины произносили это имя. На вопрос ответил Осип: – В деревне одна Васёна – хозяйка наша. – В чёрном платке? Рыжая которая? – Кто её знает, рыжая, не рыжая? – пожал плечами Осип. – Я её без платка ни разу не видел. Может, и рыжая. – Ну, конечно, рыжая! Она это! – поняла Мария. – Бабы полднем из лесу обмороженной её притащили… Туда, в дом, где мы с Сергеем остановились. Катериной хозяйку звать. Я уходила – она только что не мёртвой на диване лежала. Хозяйка её и оттирала… – О! Тогда пьём! – радостно потёр ладонями Фёдор, приступая к разливу. |