Книга Встретимся в раю, страница 57 – Хейне Баккейд

Я вылезаю из постели и иду в ванную звонить Гуннару Уре.

– Он только что мне написал, – говорю я. – Можете отследить его?

Гуннар, судя по всему, только проснулся.

– Что? – Он наполняет легкие воздухом и тяжело выдыхает. – Что ты сказал?

– Наш друг объявился. Ты готов?

– Да, да. Подожди немного.

– Ты где?

– Дома. Уснул в кресле в нашей спальне. Не могу заставить себя лечь в кровать.

– Так вы готовы?

– Да, да. Дай мне пару секунд. Он сейчас на связи?

– Не знаю, я только что собирался отправить ему сообщение. Будем надеяться, он ответит.

– Окей. До связи.

Я сажусь на унитаз и открываю СМС.

Кто? Пишу я и отправляю.

Через несколько минут мобильный снова пищит: Я сидел на краю кровати и смотрел на тебя. Еще долго после того, как она истекла кровью. Зачем ты там лежал?

О чем ты думал? Я пишу в надежде, что смогу поддержать разговор как можно дольше, чтобы парни Гуннара смогли отследить, где находится телефон. Когда делал это?

Тебе лучше не знать.

Но я хочу знать, пишу я и добавляю: Ты интересен мне.

Проходит почти полминуты, и телефон снова пищит. В каком плане?

Интересно, как ты снова облажался. Уже в третий раз.

Я снова набираю номер Гуннара.

– Вы нашли его?

– Да. Наши ребята уже едут прочесывать территорию. Это район здесь, в столице. На западе. Придется ходить по домам, это займет время.

– Хорошо, позвони мне, когда что-нибудь выясните.

* * *

Положив трубку, я выхожу из ванной. Милла проснулась. Она поворачивается ко мне и моргает.

– Ты мне приснился, – говорит она. Она еще не до конца открыла глаза и лежит на боку, натянув одеяло почти до подбородка.

– О чем был сон?

– Ты был другим. Каким-то существом, ты хотел убить меня, – она крепче вцепляется в одеяло и дрожит. – Боже, как ты меня напугал.

– Такова цена за то, что ты бросила таблетки, – отвечаю я, садясь рядом с ней на край кровати и застегивая рубашку. – Телу не нравится ломка.

– Мы справимся, Торкильд. – Она накрывает мою руку своей. – Вместе. – Милла притягивает руку к себе, и я падаю назад, оказываясь с ней лицом к лицу. Кровать холодная, твердая и холодная, как брусчатка на улице около квартиры Миллы, как нары в тюремной камере, как гроб изнутри.

– Пойдем, – говорю я. – Пора ехать. Путь неблизкий.

– Вы верите в бога? – спрашивает тетя Свейна Борга, впустив нас в дом, который стоит вплотную к дороге, ведущей в церковь. Гунхильд Борг похожа на серую мышь с проседью в волосах, собранных в пучок, тяжелыми веками и тонкими сухими губами.

– Я верю в ад на земле, – отвечаю я, когда мы садимся на веранде с видом на церковь и ряды надгробий в непосредственной близости от жилого района. Поселок окружен лесистыми возвышенностями, с небольшим центром в виде коммуны посередине. На юге лето. Зеленые деревья, свежая трава, наполненный красками растений и цветов сад.

Гунхильд долго смотрит на Миллу, затем разворачивается и уходит в кухню. Возвращается с кувшином лимонада и тремя пластиковыми стаканчиками.

– Так вы из полиции? – спрашивает она, наливая нам лимонад.

– Да, – лгу я. Нам видно, как ее муж сидит в кресле-качалке в гостиной, читая газету под работающее радио. – Расскажите мне о вашей сестре, Сольвейг. Она ведь была народной певицей?

– Она избрала иной путь, – отвечает Гунхильд и садится.

– Забеременела, – продолжаю я. – Вне брака?

– Да.

– А отец мальчика? Я правильно понимаю, что он русский?

Она закатывает глаза и качает головой.

– Так говорят, да.

– В каком смысле?

– Ходили слухи, что она жила с женатым мужчиной на севере, и он держал ее как конкубину ^[23], на горе. Думаю, история про прекрасного врача из Санкт-Петербурга – это выдумка, чтобы подольститься к родителям и вытребовать денег на так называемую музыкальную карьеру дочери.

– И они пошли на это?

– Нет, конечно.

– Где именно на севере она жила?

– Она работала на временной ставке учителя на Лофотенах.

– Когда?

– В конце шестидесятых.

– А с ее сыном, Свейном, вы когда-нибудь виделись?

– Она же притащила его сюда, когда он был еще маленьким, после того как сказка с женатым закончилась.

– И они жили здесь?

– Да. В родительском доме они жили полтора года, до самой смерти отца. И тут она вдруг собрала вещи, оставила маму, свалила всю работу на меня. После всего, что они для нее сделали!

– Какой он был? Свейн, будучи малышом?

– С утра до вечера держался за ее юбку. Не мог даже спать в своей комнате. Постоянно вис на ней. Он не выносил, когда кто-то еще привлекал внимание матери, а она была слабой, не умела его воспитывать.

– Вы со Свейном вели тяжбу по поводу раздела имущества вашей сестры?

– Мы просто посчитали, что музыка сестры умерла вместе с ней, и ее следовало похоронить навеки. Но даже для этого ее сын не смог найти места в своем сердце.

– Он приезжал сюда, помнишь? – доносится голос ее мужа из гостиной.

Тетка Борга резко начинает тяжело дышать и креститься.

– Да, подумать только. Даже могила матери не была святыней для этого человека.

– О чем вы?

– Да он же украл ее надгробный камень.

– Прошу прощения?

– Наш пастор пришел к нам и рассказал, что надгробие Сольвейг пропало, кто-то приходил и рылся в ее могиле. Все цветы и… и… – она глотает ртом воздух и с грустью смотрит в безоблачное небо над нашими головами.

– Откуда вы знаете, что это он?

– А кто это еще мог быть? – возмущенно спрашивает тетка Борга. Я спешу сделать глоток кислого лимонада и выдавливаю улыбку.

– Ммм, – говорю я и делаю еще глоток. – Я имел в виду, что с точки зрения полиции всегда важны точные наблюдения, пусть мы и знаем наверняка, – я кладу руку себе на грудь, – в сердце, где добро, а где зло.

Гунхильд делает глубокий вдох.

– Да, да, – кивает она.