Книга Когда оживают Тени, страница 35 – Сергей Джевага

— Брось ворчать, Уилл, — пробормотал я. — Каюсь, застали врасплох.

— Если тебя застают врасплох, стоит задуматься о том, чтобы сменить работу, — фыркнул он. — В нашем деле рассеянные долго не живут. Во что влип? Признавайся.

— Попался подручным Нолана, — вздохнул я. — Засаду устроили почти у шлюза.

— Слышал, — напустив в голос больше сарказма, сказал Старик. — Меня интересует, во что ты еще вляпался. Рубашка порохом пропахла, в брызгах крови.

— Ты не поверишь, — усмехнулся я.

— Я поверю, молодой человек, — буркнул Дампир. — Если будешь ясно излагать, а не корчить тут умирающего дельфина… Держи! Смажь лицо, а то завтра прохожие будут шарахаться.

Вскрыв саквояж, Старик вынул жестяную банку с ярко-красной этикеткой, отвинтил крышку и поставил передо мной на столе. Рядом бросил полотенца — одно сухое, второе смоченное водой.

Запах по комнате разлился премерзкий. Как от дохлой сельди вперемешку с аммиаком и бог знает чем. Жглась мазь, я знал, точно кислота. Но стоит отдать должное — царапины, синяки и ушибы, как правило, заживляла невероятно быстро, дезинфицировала и помогала затягиваться ранам.

— Из чего ты ее готовишь? — кисло спросил я.

— Рецепт прост, — бодро ответил Старик. — Ищешь подходящего святого и реквизируешь у того ночной горшок. Дерьмецо святого, знаешь ли, главный ингредиент, по целебным свойствам любое зелье туату обгонит. Затем ловишь десяток крыс, душишь, замачиваешь в рассоле на недельку-другую, мнешь до коричневой кашицы.

— Не продолжай! — взмолился я. — Больше не надо!

— Слабак! — констатировал Старик. — Хотел бы, уже б прочитал состав. Справочник-то не за семью замками, бери да учись.

— Но запах ты мог сделать не таким омерзительным? — промычал я.

— Мог. Но не стану.

— Почему?

— А для профилактики. Чтоб лишний раз не подставлялся. К тому же твоя вытянувшаяся физиономия меня изрядно забавит.

Уильям Дампир в своем репертуаре — раздражен и колюч. Но я одинаково слышал отголоски тревоги в скрипучем голосе, видел беспокойство в не по-старчески ясных глазах. Тщательно это скрывал за непрестанным брюзжанием, руганью и едкими шутками.

В таком возрасте быть ворчуном простительно, особенно если компенсируется ясным пытливым умом и крепкими руками. За прошедшие пятнадцать лет почти и не изменился — по-прежнему седой, с роскошными белыми бакенбардами, залысинами на лбу, крючковатым носом и ярко-голубыми глазами юнца, где нет-нет, а мелькала лукавая насмешка. Худой как стальной прут и невероятно энергичный, аккуратный и в одежде, и в манерах. Не аристократ, нет, но офицерскую выучку не выпарить ничем.

Одни называли жестоким корсаром. Другие — великим исследователем и первооткрывателем. Ну а я знал Старика как искателя и талантливого гнозис-самоучку. Как человека, вытащившего меня из-под удара ангела Смерти, затем помогал, учил, как жить в новом мире.

Брану я солгал. Никто меня не отпускал из Семинарии. Церковь вообще неохотно расстается ресурсами. А уж мальчишка со способностями в обучаемом возрасте для Престола вовсе самородок. Можно воспитать инквизитора или целителя, проповедника, вбить в голову нужные истины, кнутами и пряниками привить истовую веру в Господа. Святые отцы умеют воздействовать, еще как умеют, и способы вряд ли можно назвать милосердными или цивилизованными.

Но я не успел стать послушником. Нападение фоморов на отдаленный монастырь, где располагался филиал Семинарии, оборвал мою карьеру в духовенстве. Два часа ожесточенного обстрела, а затем десант проник в тоннели, и началась резня. Фоморы убивали все живое, независимо от пола и возраста, затем грабили, выносили до последнего болта и куска ткани. Тела павших тоже забирали. Ради еды. Причем для них непринципиально, кого жрать — мертвых людей или своих соратников.

Повезло тогда, успел добежать до спас-капсулы, прежде чем взрывом разнесло бронированный люк в наше крыло. А потом фарт улыбнулся во второй раз, когда утлый бак, почему-то называемый спасательным, отнесло течением от монастыря. Остальные капсулы фоморы сгребли сетью и утащили на корабль-матку.

Пять невероятно длинных суток я валялся внутри ледяного гроба, кутаясь в одеяло, дрожа и мрачно глядя на ползущий к красной отметке индикатор углекислоты. Иногда проваливался в лихорадочный сон, просыпался и прислушивался к потрескиванию металла капсулы. На третий день закончилась пресная вода, на исходе четвертого я почти ничего не чувствовал. Только холод и боль, глубже проваливался в темноту.

Когда в стенку «гроба» ударило, почти с облегчением выдохнул — скала или дно. А значит, следующий удар течения будет последним. Но раздался скрежет и лязг, плеск. Спустя целую вечность открылся люк, и глаза резануло ослепительным светом.

Гораздо позже я узнал, что Дампир направлялся на маленьком батискафе по каким-то делам на дальний аванпост. Но по дороге обнаружил, что монастырь подвергся нападению, прошелся рядом, изучая место побоища. Ведомый каким-то чутьем свернул по течению и засек мою консервную банку.

На выздоровление ушло несколько дней. В течение этого времени старый пират присматривался ко мне, изучал, разговаривал. Попутно подкладывал на тумбу у постели какие-то приспособления, снимал показания с приборов и хмурился. А когда я окреп настолько, чтобы внимать, сказал:

— Хочешь обратно, парень? Хочешь стать монахом?

— Нет.

Я уверенно мотнул головой.

— Тогда проблемы, — вздохнул Уильям. — Ты связан с Изнанкой. Сознаешь, что значит?.. Хорошо. Ты либо потенциальный монах, либо гностик. Но в Семинарию не хочешь, значит тебе нужно в Лигу. И тебя примут. Однако…

— Что?

— Независимо от принадлежности скуют селенитом. И те, и другие. Но если церковником ты получишь признание, то, став гностиком, лишь презрение. И пока научишься чему-то полезному, природные способности иссохнут.

— В Церковь не хочу, — вспомнив порядки, царящие в Семинарии, поежился я.

— В Лиге не лучше, — хмыкнул Дампир. — К тому же я навел справки о тебе и твоей семье, юный МакМоран. Знаю, что твой отец пропал без вести. И знаю, что сейчас Домом управляет мать.

Старый пират рассказывал, объяснял. Какие традиции и порядки царят в Олдуотере в отношении женщин, родивших ребенка связанного с Изнанкой. Что ждет мать. Что может произойти со мной. Рассказывал и о том, насколько медленно продвигается обучение гностиков в Лиге. Как тех практически лишают способностей, и лишь с годами снимают часть татуировок. Не за заслуги, не за твердость духа, а элементарно тем, кто достаточно услужлив и полезен.

Нужно отметить, что Ульям не пытался запугивать или лукавить. Буднично давал расклад, спокойно и деловито. И спустя годы я убедился, что корсар не солгал ни в чем. Но тогда я чувствовал лишь мрачную обреченность. И увидев это, Дампир вздохнул:

— Есть и третий путь, парень. Путь изгнанника. Но захочешь ли ты? Выдержишь ли? Поймешь ли? Если хочешь, я буду учить, но тогда дорога домой заказана.