Книга Мальчик глотает Вселенную, страница 61 – Трент Далтон

– Что с тобой, папа? – вскрикиваю я.

Он всасывает воздух, но не может его найти. Задыхается. Все его тело дрожит. Он стонет:

– Хуууууууууууу…

Я пробегаю по коридору и набираю три нуля на телефоне.

– Полицию или «Скорую помощь»? – спрашивает женщина в трубке.

– «Скорую».

Телефон переключается на другой голос.

– Причина вызова?

«Мой отец собрался помирать, и я никогда не получу от него ответов на вопросы».

– Я думаю, что у моего папы сердечный приступ.

Ближайшая соседка папаши слева, шестидесятипятилетняя таксистка по имени Памела Уотерс, выволоклась на улицу, привлеченная мигающими огнями прибывшей неотложки; ее огромная бесформенная грудь норовит вывалиться из бордовой ночной сорочки. Два сотрудника «Скорой» вытаскивают из задней части машины каталку-носилки и оставляют ее возле почтового ящика.

– Все в порядке, Илай? – спрашивает Памела Уотерс, подтягивая атласный пояс своей ночнушки.

– Не уверен, – отвечаю я.

– Очередной вираж, – говорит она со знанием дела.

Что, черт побери, это значит?

Сотрудники «Скорой», один из них с кислородным баллоном и маской, пробегают мимо нас с Августом, стоящих босиком в белых майках и пижамных шортах.

– Он в комнате в конце коридора! – сообщаю я.

– Мы знаем, приятель, с ним все будет в порядке, – говорит тот из медиков, который постарше.

Мы заходим внутрь и стоим возле гостиной на другом конце коридора, прислушиваясь к их голосам в отцовской спальне.

– Давай, Роберт, дыши! – покрикивает старший медик. – Давай, приятель, ты теперь в безопасности. Не о чем беспокоиться.

Всасывающие звуки. Тяжелое дыхание.

Я поворачиваюсь к Августу:

– Они бывали здесь раньше?

Август кивает.

– Ну вот, – говорит младший медик. – Теперь получше, верно?

Они выносят папашу из спальни в коридор, подхватив под бедра, как форварды «Параматта Илз» таскают отличившихся полузащитников на праздновании победы в финале. Они несут его на каталку, и папашино лицо прижимается к газовой маске так, словно это его внезапно нашедшаяся давняя любовь.

– С тобой все нормально, папа? – спрашиваю я.

И я не знаю, почему меня это так волнует. Что-то глубокое внутри меня. Что-то дремлющее. Что-то толкает меня навстречу этому безумному пьянчуге.

– Я в порядке, приятель, – отвечает он.

И я знаю этот тон в его голосе. Я помню эти нотки нежности. «Я в порядке, Илай. Я в порядке, Илай». Я буду вспоминать эту сцену. Его, лежащего вот так на каталке. «Я в порядке, Илай. Я в порядке». Вот этот тон.

– Мне жаль, что вам, ребятки, пришлось это увидеть, – говорит он. – Я облажался, приятель, я знаю. Облажался в этом отцовском деле. Но я собираюсь исправиться, честно. Я хочу все поправить.

Я киваю. Мне хочется плакать. Я не хочу показывать слез. Не плакать!

– Все хорошо, папа, – говорю я. – Все хорошо.

Сотрудники «Скорой помощи» загружают его в свою машину. Отец всасывает еще немного кислорода и стягивает маску.

– В морозилке есть замороженый пирог «по-пастушьи» на завтрашний ужин, – говорит он.

Он снова надевает маску. Ловит взгляд Памелы, которая глупо таращится на него, стоя в своей ночной рубашке. Он набирает в легкие побольше воздуха, чтобы сказать что-то достаточно громко.

– Глаза не сломай, Пэм! – гаркает он, хрипя от усилия.

Папа показывает Памеле средний палец, когда сотрудники «Скорой помощи» закрывают за ним задние дверцы машины.

На следующее утро по нашему переднему двору прогуливается ибис ^[32]. Он поджимает левую ногу, опутанную рыболовной леской внизу, там, где начинается доисторически черная когтистая лапа. Покалеченный ибис. Август наблюдает за ибисом через окно гостиной. Берет свой калькулятор, нажимает какие-то цифры и переворачивает вверх ногами: «IBISHELL» ^[33].

Я набираю 5378804 и переворачиваю: «HOBBLES» ^[34].

– Я вернусь к ужину, – говорю я. Август кивает, глядя на птицу. – Оставь мне пирога.

Вниз по левой стороне рампы, мимо черного мусорного контейнера. Отцовский велосипед прислонен к бетонной опоре, поддерживающей дом, рядом с бурым цилиндрическим баком системы горячего водоснабжения. За велосипедом – огромная свалка под домом, собранная папашей коллекция древней бытовой техники: стиральные машины с двигателями, скорее похожими на те, которые используются в авиации; разбитые холодильники, полные красных пауков и коричневых змей; оторванные автомобильные дверцы, сиденья и колеса. Траву на заднем дворе теперь так просто и не скосить – стремящиеся вверх и в стороны разросшиеся побеги, высушенные солнцем до соломенного цвета, настолько длинные и густые, что я могу представить слона по кличке Полковник Хатхи и Маугли, пробирающихся через них в магазин на соседней улице. Только мачете теперь способно помочь; ну или случайный пожар, возможно. Что за гребаная дыра! 008 – «BOO» ^[35]. 5514 – «HISS» ^[36].

Велосипед – ржавый черный «Малверн Стар» 1976 года, модель «Спорт Стар», сделанный в Японии. Сиденье треснуто и то и дело защемляет мне задницу. Он едет быстро, но я мог бы ехать быстрее, если бы папаша не сломал и не заменил оригинальный руль на руль от женского велика «Швинн» 1968 года. Тормоза не работают, так что мне приходится тормозить, засовывая правую кроссовку между передним колесом и его крылом.

Недавно прошел дождь, и в сером небе над Ланселот-стрит висит радуга, дарующая надежду всем и каждому здесь – семь идеальных цветов и множество оттенков. Для каждого найдется свой цвет. Красный и желтый – для Вивиан Хипвуд из шестнадцатого дома, чей ребенок умер в детской кроватке, и в течение семи дней она продолжала пеленать его, кормить грудью и трясти погремушками над его синим лицом. Розовый и зеленый – для шестидесятишестилетнего Альберта Левина из дома номер семнадцать, который пытался отравиться выхлопными газами в своем запертом гараже, но не справился с задачей, так как мог использовать для этого лишь дребезжащую газонокосилку; поскольку он продал машину два месяца назад, чтобы оплатить счета за ветеринарную операцию для своего пса-боксера по кличке Челюсти, умершего за два дня до того, как Альберт закатил свою древнюю зеленую газонокосилку в гараж. Фиолетовый, оранжевый, черный и синий – для всех матерей по Ланселот-стрит, субботним утром смолящих красный «Уинфилд» на кухнях в надежде, что их дети не заметят фиолетово-оранжево-черно-синие кровоподтеки под маскировкой на скулах.