Онлайн книга «Сами мы не местные»
Но весть нехорошую, весть горемычную На утро герою стая птиц принесла: Нету жены дома, нету красавицы, На утро не вышла мир собой освещать. О-танн-данн! Ирлик-хон, злое создание, прекрасную деву украл! Иначе и быть не могло бы, не выносит он чужого счастья! Ирлик-хон, злое создание, однако, Унчруху сказал: Истинно это не я взял жену твою, отправилась она тебя спасать! После того, как Унчруху так плюнули в лицо — чтобы слабая женщина мужа защищала, да это неслыханная обида! — подрались они, как говорится, не на жизнь, а на смерть. Как уж бились они, небо и земля сливались, Как уж бились они, море поворачивалось, Как уж бились они, прекрасные деревья с корнем падали, Как уж бились они, реки морями разливались! О-танн-данн! Как уж бились они, горы тряслись и рушились, Как уж бились они, чёрный туман тянулся, Как уж бились они, кровавый дождь моросил, Как уж бились они, зловонным ветром дуло! О-танн-данн! Как уж бились они, горячим и холодным ветром дуло, Как уж бились они, воды морей кипели, Как уж бились они, гольп размывался-рушился, Как уж бились они, громовая птица расправила крылья! О-танн-данн! Внезапно у меня в кармане пиликает мобильник Азамата. Я вынимаю его, чтобы заткнуть, но в последний момент осознаю, что на экране муданжским по белому написано «отец». Вытаращив глаза, я тереблю Азамата и показываю ему сие фантастическое явление природы. Азамат сначала не врубается, потом вдруг осознаёт, переводит на меня встревоженный взгляд, и всё-таки жмёт на приём. я не слышу, что там в трубке, тем более, что Азамат прикрывает её ладонью, чтобы не мешать остальным слушать эпос. Проходит несколько секунд. Потом наконец Азамат раскрывает губы и отчётливо произносит: — Ты меня с кем-то перепутал. И кладёт трубку. И так и сидит, бессмысленно уставившись на телефон. — Чего он хотел? — шепчу, беря мужа за руку. — Поздравить, — бесцветно говорит Азамат. — И?.. Азамат вздыхает, отворачивает от телефона и неохотно возвращается в реальность. — Он решил сделать вид, что ничего не было. К нам подсаживается Алтонгирел. Унгуц и наш духовник тоже заметили оживление и склонились поближе. — Что стряслось? — спрашивает Унгуц. — Отец звонил, — быстро поясняет Азамат. — Он готов забыть об отречении. — Забыть? — моргает Унгуц. — Ты хочешь сказать, отменить его? — Нет. Он просто стал так со мной говорить, как будто ничего не случилось. — И что ты? — допытывается Алтонгирел. — Я сказал, что он меня с кем-то перепутал. — Ты что! — шипит Алтоша. — Он теперь опять надуется! Надо было с ним помириться, ты же не думаешь всерьёз, что он станет просить прощения?! Азамат поднимает на него такой взгляд, что металл плавить можно. — Извини, но я не готов просто забыть пятнадцать лет своей жизни! Алтонгирел отворачивается и с досадой хлопает себя по коленке, Унгуц закрывает глаза и качает головой. Я утыкаюсь Азамату в плечо и глажу его. Ну блин мужики-и! Тем временем эпическое сражение успело изменить направление: теперь уже Ирлик и Унчрух сражаются не друг с другом, а плечом к плечу против чёрных космических демонов, а нашедшаяся Укун-Тингир им в этом помогает. Интересно, это не специально под случай концовку переписали? но спрашивать у Азамата не рискую: он и так не слушает, а думает, извиняюсь, думу горькую, будь неладен этот эпос. Конечно, наши победили, и после этого Ирлик возвращается в Подземное Царство, Укун-Тингир — в небесное, а Унчрух становится Императором Муданга и правит до самой смерти. Когда он умирает, он обращается в горный хребет, который теперь называется Короул, и именно поэтому все боятся туда ходить. Сказитель ещё несколько минут тянет своё «о-о-о» и наконец смолкает. Воцаряется странноватая тишина, та самая, которая не отсутствие звука, а присутствие заглушки. Потом все принимаются вопить «танн!», колотить воздух и подносить сказителю драгоценные дары, еду и напитки. Азамат сидит, привалившись спиной к стене дома и задумчиво кивает. Через несколько минут к нам подходит незнакомый мужчина и кланяется Азамату. Тот в ответ нагибает голову. Мужчина высокий, плечистый, щеголяет солидными усами, с подкрученными кончиками на гусарский манер. — Многие люди мне говорили, — начинает он учтивым приятным голосом, — что Ахмад-хон неравнодушен к моему творчеству. Могу ли я послужить своему Императору? Азамат признательно улыбается. — Я был бы счастлив вас послушать вживую. К сожалению, до сих пор у меня не было такой возможности. — Есть ли у вас пожелания? — любезно уточняет этот, видимо, певец. — М-м… Я бы предпочёл что-нибудь возвышенно-печальное. — Печальное? Но сейчас праздник… — удивляется исполнитель. Азамат как-то невнятно поводит бровью, и этот забавный персонаж тут же соглашается: — ну конечно, надо ведь помянуть павших героев. Император имеет право печалиться о своей стране и в праздник. Азамат снова наклоняет голову. — И ещё, пожалуйста, спойте балладу об Он-чуае. Исполнитель совсем озадаченно поднимает бровь, но безропотно соглашается. Ещё минуту он договаривается с оркестром и наконец приготавливается петь. В отличие от сказителя, он поёт стоя. Первые же звуки его голоса меня глубоко поражают: он невероятно высокий. Выше, чем мой собственный. При этом он такой мелодичный и чистый, что действительно напрашивается сравнение со звоном хрустальных бокалов. Начинает он с плача по погибшим. Западной излучины реки Одурманил аромат меня. Завещали: друга береги — Нету друга больше у меня. Тянутся три русла на восток, Три печальных воина бредут. Больше не ступить им на порог, Больше дома их дела не ждут. Соберу коней своих лихих, Нагружу их ношей тяжело: Скорбные души моей стихи, Дичь, зерно, коренья и вино. Отгоню табун во стольный град, Созову народу целый мир. Пище и вину не буду рад: В память о друзьях устрою пир. Видимо, это относительно недавнее творчество, раз в рифму, по земному образцу. Азамат украдкой вытирает глаза. — У тебя правый глаз слезится? — спрашиваю невпопад. — Да, — отвечает он, сдвинув брови. — А что? |