Книга В тени Холокоста. Дневник Рении, страница 25 – Рения Шпигель

Вообще не хотела тебе говорить, что З. был в городе со своими друзьями, а я была с Юлеком К.. и мы сделали вид, что друг друга не видели, а этот идиот даже не подошел ко мне. Не хотела тебе говорить, что этот другой – это тот, что провожал меня домой с З. и однажды уже вмешался, помнишь? Он в меня влюблен! Миленькое дело! Секундочку, а Зигу? Не могу сказать – это очень странная история. Я просто хотела тебе сказать, что со мной происходит что-то ужасное. Меня захватывает какая-то темная, грубая сила. Я во всем ищу двусмысленность, меня легко убедить, если я сама не вижу, правда? Читаю стихи Тувима, и неприличные тоже. Пишу Ирке в дневник.

Видишь ли, подумать только, все равно это ерунда. Я нахожу какое-то дикое, садистское удовольствие, когда говорят: «Рена встречается с З». Об этом болтают в школе, а мне хочется написать что-нибудь такое неприличное… и потом получить от этого удовольствие… Мне стыдно…

Господи, помоги мне снова, и ты, Булуш, пожалуйста, сделай так, чтобы то, о чем говорят, оказалось правдой. Дай мне храбрости.

О, какой прекрасный, счастливый день. Кажется, З. никогда не был таким замечательным, как сегодня. Я его встретила на лестнице. Он мне сказал: «Моя куколка, моя сладкая» и т. д. Мы провели вместе всю перемену, стоя на лестнице. Так глупо. Ах, в городе он меня действительно не видел, потому что спросил, где я тогда была. Мимо проходили девочки из 8 класса и сказали: «Ага!» Зигу рассмеялся и сказал, что надо пойти куда-нибудь в другое место.

Действительно трудно, ты должен понять, что я даже не могу это описать словами. Это надо написать в синем небе весенними фантазиями, вздохами, тем, что тикает, трепещет внутри…

Он должен был мне достать «Кордиана» ^[52] И он пытался. Мы что-то распевали ради смеха в клубе. Он сказал, что во время матчей я буду его талисманом. (У меня правда глаза, как у Валентино, – большие, синие, горящие? Что он говорит?) И даже хотя он рано ушел, я впервые что-то чувствую. Постучи по дереву, это правда. Что-то и ничего, но все-таки. Я слышала, как Ержик сказал: «Чувствую, в школе образуется новая пара». Не уверена, что это про нас, но может быть… Будем надеяться, что это так. Господи, Господи и моя прекрасная Булуш, думайте обо мне, ныне, и присно, и во веки веков.

А знаешь, я начинаю верить. В школе он ведет себя так – совершенно не могу тебе описать, как. Дзюнка меня увидел. И когда Кубракевич подошел к нам и начал что-то говорить о моих глазах, Зигу что-то тоже добавил. Вдруг старик Кубракевич закричал: «Видите, как он на нее смотрит? Он с ней флиртует! Но все равно. Хорошая пара!» Если Кубракевич это понял, значит, что-то есть, хотя у него с этим быстро. Но если эта старая, сморщенная Тетушка Йозка что-то заметила в красном уголке, хотя ничего особенного не было… Ах, после объявления Кубракевича Зигуш ужасно сконфузился и сказал: «Я смущен».

Ага, а потом стих, стих, тот и этот… Сегодня я написала Еве в дневник на той же странице, что и З., на той же. И я нарисовала сердце. Тра-ля-ля! Как он извинялся за неопрятный почерк в дневнике Евы!

Вечером мы шли вместе, а этот Тадек постоянно хотел идти рядом со мной, но мы с Норой его перехитрили. З. и я отстали, вместе, одни, и это было прекрасно, просто прекрасно!!! «Дорогуша», и улыбки, и взгляды, и «Ренуся, учи математику», и т. д., всё и не перечислить. Он должен был идти домой, но проводил меня, а когда я пошла к Ирке, он повернулся и пошел прямо домой – через мгновение его уже не было. Важно то, как он прощался, – взял меня за руку и какое-то время держал (это для него типично), а потом он сделал это… странно, интуитивно я почувствовала… не знаю, что это значило… Спросила Ариану, она знала. Это означает, ох! – это призыв. Не знаю, он это сделал случайно? Мне показалось? Потому что я знаю, что З. не пошляк или что-то там. Или, возможно, возможно, это просто маска, может быть, это все притворство?

Всю ночь мне снилась мама. Вместе с Зигу мы ее спасали, искали ее в Варшаве. А сегодня я вспомнила все это мучительное, наболевшее, так что… спокойно. Когда до этого доходит, не совсем получается, и это отчасти его и отчасти моя вина. Будем надеяться, что к субботе все образуется!! Я беспокоилась по поводу выходных, все идет не так. Помоги мне, Всемогущий Господь. Помоги мне, мой единственный верный друг, моя прекрасная, далекая и близкая мама…

Пока что сегодня все хорошо (только все меня зовут «госпожа Шварцер»). Он был такой милый, выбритый, красивый. Сегодня, но… а что завтра???

У меня уже четыре соперницы. Но прошу тебя, Господи, и ты, моя замечательная мама, вы меня любите и понимаете, пожалуйста, пусть завтра будет… будет… будет… хорошим. И позволь мне все тебе об этом рассказать. У меня такой ужасный страх сцены!!

У меня страх сцены, но, может, оно того и не стоило. И все-таки. Поклон в раздевалке, рукопожатие в классе и «Балладина» ^[53], потом опять, после перерыва, и потом утром в коридоре. Точно. Мы стояли там вдвоем, и могу себе представить, как мы выглядели, – все на нас смотрели. Эда подошла к нам (его бывшая любовь), а я глупо, как какой-то идиотский остолоп, покраснела как рак! Зигу обхохотался! Черт побери! Что я так краснею…