Однако все эти соображения, приглушавшие его тревогу, не помогли ему избавиться от нее вовсе, поскольку самым худшим из всего было то, что разговор их длился долго, и, может быть, они будут разговаривать еще. Учитель на этом не остановится. Наверняка еще не раз вернется в холмы под предлогом того, что ищет камни (которые ни на что не годны), и, как знать, может, с помощью подарков ему и удастся завоевать ее расположение. Уголен решил больше не терять время и как можно скорее «объясниться» с нею.
Ночью, лежа на тюфяке, он имел долгую беседу с господином Жаном, и ему показалось, что тот необратимым образом настроен в пользу учителя и осыпает его, Уголена, упреками за утаивание родника… Это недружественное поведение призрака утвердило его в решении начать «ухаживания» немедленно, после консультации с Лу-Папе: уж этот повеса знает о женщинах поболее других… Но, боясь показаться ему смешным, Уголен положил держать его в неведении относительно происков соперника.
На следующий день, дождавшись, когда Делия отправится домой, Уголен и Лу-Папе сели в кухне обедать.
– Папе, а как разговаривать с девушками?
Старик макал в солонку бобы нежно-зеленого цвета и грыз их, словно это было лакомство.
– Значит, ты наконец решился? – подмигнув Уголену и улыбнувшись, проговорил он.
– Да, да, нужно как можно скорее приступать к делу, потому как она время от времени ходит в Обань, и кончится тем, что кто-нибудь уведет у меня такую красотку… Лучше уж сразу поговорить с ней. Но у меня ведь, сам знаешь, нет привычки… Так что научи, как и что…
– Ладно. Слушай хорошенько. Только скажи, где это будет?
– Конечно в холмах. Я подойду к ней, делая вид, что собираю грибы или улиток… Словно случайно там оказался… И вдруг я ее вижу, ну и заговариваю. Но что я ей скажу?
– Не так скоро! Для начала собирать грибы или улиток – не то. Это оставь беднякам. Коль ты богат, изволь это продемонстрировать. Лучше всего было бы сделать вид, что ты охотишься, и предстать перед ней в красивом охотничьем наряде. Да. Не стоит показываться ей в грошовой одежде. Только в новом, и чтобы это было видно!.. Настоящий охотничий костюм, с гамашами из желтой кожи и шляпой из ткани того же цвета, что и костюм. А главное, подтяжки!
– Но ведь подтяжек не видно!
– Несчастный! – вскричал Лу-Папе. – Понаблюдай за богатыми людьми, как на них сидят брюки! Не то что на крестьянах, которые подпоясываются кушаком и у которых штаны свисают ниже колен… Да вот возьми хоть Филоксена, нашего мэра: когда он регистрирует брак или отправляется в город, то надевает подтяжки… А учитель носит их каждый день!
Это был решающий довод.
– А что еще?
– Еще охотничий галстук. Нечто вроде косынки, закрывающей горло… Только в таком наряде ты будешь выглядеть как человек! И все это мы найдем в Обани в «Веселом хлебопашце» по сходной цене…
Уголен поднялся, чтобы снять с огня котелок с тушеным мясом, которое томилось с утра, и наполнил тарелки. Какое-то время оба хранили молчание. Уголен улыбался и думал о чем-то своем.
– Мне кое-что пришло в голову, – проговорил он. – Я вот думаю – заметь, это еще не решено, – не состричь ли мне усы.
– Почему бы и нет… – отвечал Лу-Папе. – Тут все дело в форме лица… Но бывает, женщинам усы нравятся… Есть две особы, ты их знаешь, они ходят к семичасовой обедне каждое утро, так вот, они с закрытыми глазами разглаживали мои усы!
(«Это было бы слишком прекрасно… Мне от нее такого никогда не дождаться. Это не в ее духе, и потом, у ее отца усов не было, да и учитель чисто выбрит», – промелькнуло у Уголена в голове.)
– В любом случае можно попробовать… – сказал он вслух.
Они ели молча, не торопясь, обмениваясь время от времени улыбками, потом Уголен робко спросил:
– А может, слегка надушить волосы? Как ты на это смотришь?
Лу-Папе, от которого несло козлом, ответил:
– Думаю, это им по вкусу, так что, если ты способен это вынести, давай. Я никогда не мог, меня это дурманит…
* * *
На следующий же день они отправились в Обань.
Для начала зашли к парикмахеру – настоящему парикмахеру, – от которого вышли неузнаваемыми. Лу-Папе, правда, пожалел, что ему вымыли голову, поскольку после мытья оказалось, что его волосы гораздо более седые, чем он думал, но он был страшно доволен усами, которые мастер своего дела с помощью щипцов загнул ему кверху. Усами Уголена пожертвовали, отчего только выиграл его нос, который стал казаться вдвое длиннее: поскольку сам он видел свой нос только в фас, он не заметил этого изменения в своем облике, а вот Лу-Папе, увидя его в профиль, несколько обеспокоился, но не проронил ни слова.
Часом позже они уже выходили из магазина «Веселый хлебопашец», где совершили неслыханные траты: старик не смог устоять перед костюмом из темно-синего бархата, чья красота к тому же заставила его заменить свою старую потрепанную шляпу на черную фетровую с широкими полями; что до Уголена, чувствующего себя скованно в новом облачении, он засматривался на себя во все витрины, улыбался и краснел от гордости.
– Куренок, в таком костюме ты можешь посвататься к дочери самого папы римского.
– Согласен, мне идет… Повстречай я себя на улице, я не осмелился бы и заговорить с собой, – отвечал Уголен.
Манон, по своему обыкновению, одолевала крутой подъем балки, направляясь к рябине, как вдруг большая белая коза, возглавлявшая стадо, остановилась как вкопанная и с любопытством уставилась на заросли мирта, из которых торчало несколько стволов дуба, растущих из одного корня… Собака бросилась туда и заворчала.
Именно в этой чащобе она натянула силки; сперва ей пришло в голову, что какой-то зверек типа куницы или ласки поедает в это самое время ее добычу. Она уже было ринулась на ее защиту с поднятой палкой, как вдруг сквозь треск сломанных ветвей навстречу ей вышел охотник: незнакомец был явно из городских, к ленте на шляпе было прикреплено перо куропатки.
Она отпрянула, готовая удрать от него, но собака яростно лаяла, кружась вокруг незнакомца, казавшегося смущенным.
– Прости, извини, если вам мешаю… – неуверенно начал он. – Я иду по следу зайца, которого подстрелил на плоскогорье…
Манон поразил его голос, показавшийся ей знакомым, но пока она пыталась догадаться, кому принадлежит это лицо, оно исказилось нервным тиком, и она узнала Уголена. Он потеснил собаку, которая с лаем отступила, и с улыбкой, то и дело моргая, произнес тоном, который казался ему вполне городским:
– А вы, случайно, не малышка Манон, дочь покойного господина Жана?
Он долго готовился произнести именно эту фразу и именно с этой улыбкой, надеясь произвести благоприятное впечатление. Но Манон не отвечала и с удивлением рассматривала яркий охотничий костюм и желтые гамаши.
Уголен старался держаться как можно прямее.
