Онлайн книга «Львы умирают в одиночестве»
– Ты здесь? – проговорил Эдриан, изумленно глядя на меня. – Как? Откуда? И я задумалась – а какие перемены он видит во мне? Что осталось прежним, а что стало неузнаваемым? На что время наложило свою неумолимую печать, что отняло у меня? Мы сейчас гляделись с ним друг в друга, как в зеркало, безжалостно отражающее случившиеся с нами потери и разочарования, пустую, несложившуюся жизнь, нелепо растраченную молодость… И я понимала, что и он, так же, как и я, много лет мучается бессонницами, а если удалось ненадолго забыться, просыпается от кошмара и долго лежит, глядя в потолок какого-нибудь случайного пристанища и думая о том, что положил свою жизнь в никуда. И у него ничего не осталось, ничего. Нет ни любимого человека, ни продолжения себя. А творчество – это всего лишь эфемерная химера, не приносящая ни счастья, ни успокоения. Я знала это, потому что так было и со мной. – Ты очень изменилась, – наконец сказал он. – Я тебя даже не сразу узнал. Походка, голос – все те же. А в остальном ты совсем другая. – Что, постарела? – спросила я. – Нет, просто не такая, как была, – задумчиво произнес он. А потом добавил: – А я? Я же, наконец справившись с голосом, ответила: – Ты все такой же. А я, знаешь, здесь подругу ищу. Она звукорежиссер. Ты не знаешь, где?.. – Конечно, я тебя провожу, – с готовностью вызвался он. И повел меня по запутанным коридорам. Это было мучительно, невыносимо – и случайная встреча в суетливой толпе, и чужие пустые фразы, и неловкость, сковавшая нас, тех, что могли когда-то рассказать друг другу все, принять друг друга любыми. – Значит, ты по-прежнему в Москве? – спрашивал он на ходу, поглядывая на меня и быстро отводя глаза, словно обжегшись. – Да, а ты? Играешь? – Да-да, как всегда. Мы скоро уезжаем в турне. Публика в восторге… Нас так принимали в Нью-Йорке в прошлом году… Что стало с нами? Почему я, только что оплакивавшая нашу любовь, поддерживала этот фальшивый, дурацкий разговор? Почему не могла распахнуть руки и просто прижать его к себе, покрыть поцелуями взмокший лоб, успокоить губами нервно бьющуюся на виске синюю жилку? Почему он никак не мог отбросить привычную маску, продолжал разыгрывать передо мной рок-звезду, прекрасно зная, что я не верю ему ни на грош? Что за дьявольская сила снова выбрасывала нас на сцену, заставляя бездарно, отчужденно проговаривать свои реплики в этом дешевом фарсе? – Значит, ты в Осло ненадолго? – Да, послезавтра уезжаю. А ты? – Я еще неделю погощу у подруги, потом… – Вот сюда. Звуковики в этом отделении. Твоя подруга где-то здесь. – Спасибо, что проводил. Не знаю, что бы я без тебя делала. – Не за что. Никогда не мог тебе отказать. – Еще как мог. – Ну что же. Пока? Мы остановились возле поворота в небольшой коридор. За одной из дверей явно шло какое-то веселье. Раздавались выкрики, взрывы смеха. Эдриан в этой своей извечной дерганой манере топтался на одном месте, притоптывал ногой, заглядывал мне в глаза. По его виду я понимала, что ему так же мучительно неловко, как и мне. И он так же, как и я, не в силах разорвать эти чертовы ниточки, за которые кто-то дергает нас, как нелепых марионеток. Я смотрела на него и чувствовала, как внутри у меня ворочается, подтаивает и саднит превратившееся в тяжелую глыбу льда сердце. Неужели все закончится вот так – проходной пошлостью, разговором на бегу? Конечно, именно так и будет. Потому что все прошло, и ничего уже нельзя изменить. – Я должна идти, – наконец через силу выговорила я, развернулась и пошла прочь по коридору, за одной из дверей которого меня ждала Нинка со своими коллегами. Я шла, странно оглушенная, как будто музыка, до сих пор пропитывавшая все вокруг, разом смолкла и весь мир выцвел. Только тишина, пустота и одиночество… Вот он, закономерный итог моей жизни. Вот расплата за однажды не ко времени поразившую меня слепоту. И вдруг что-то подхватило меня сзади. Я ахнула, не понимая, что происходит, всплеснула руками и тут же оказалась снова лицом к лицу с Эдрианом – бледным от ярости, прожигающим меня своими невиданными прозрачно-голубыми глазами. Дыхание его срывалось. – Ты хоть представляешь, что ты сделала со мной? – прохрипел он мне в лицо. – Представляешь? Я на секунду подумала, что сейчас он припомнит мне тот несостоявшийся концерт, несложившуюся карьеру. Но Эдриан продолжал сбивчиво: – Мне почти сорок, у меня за всю жизнь больше не было ничего, кроме тебя. Я должен был бы возненавидеть тебя или просто забыть. Но я не могу, не могу… Это неправильно, нелепо… Мы страшно ошиблись тогда, но ведь еще не все потеряно, скажи, не все? – Он встряхнул меня за плечи и заглянул в глаза с незнакомым умоляющим выражением: – Прошу тебя! В груди у меня что-то дрожало и рвалось наружу. Это было невероятно – через столько лет снова ощутить прикосновение его рук, вдохнуть родной запах, увидеть дорогое лицо, сейчас искаженное гримасой яростной боли и не менее яростной надежды. – Эдриан, – со всхлипом вырвалось у меня, – Эдриан, ведь у меня тоже, тоже ничего нет. И не было. Только ты. Как глупо… Как по-дурацки все вышло… Он, глухо охнув, притиснул меня к себе, прижал голову к своему плечу и уткнулся лицом мне в волосы. Сжимал до боли, будто боялся, что я сейчас исчезну, скользил сухими запекшимися губами по шее, по щекам. – Прости меня, – шептала я, давясь слезами. – Прости. – Ты меня прости, – возражал он. – И не гони, пожалуйста, мы придумаем что-нибудь, обязательно придумаем, потому что так нельзя больше. За моей спиной скрипнула дверь. Кто-то выглянул в коридор, увидел нас, издал изумленное восклицание и снова спрятался в комнате. Но нам, обезумевшим от внезапно возрожденной надежды, жадно державшимся друг за друга, как за единственную опору в пошатнувшейся жизни, не было до других никакого дела. Нет ничего страшнее, чем осознать вдруг, что жизнь, которую ты прожил, была чужая, ненужная тебе, пустая и бессмысленная. Потому что свою, ту, что была предопределена тебе судьбой, ты упустил. Как упустил, проморгал свою единственную любовь. Ведь любовь – та, настоящая! – она одна, и другой не будет. Почему же порой мы бываем так слепы, так горделивы и тщеславны, что ради сиюминутных эмоций и желаний выпускаем из рук самое ценное, самое дорогое? Отчего мы так жестоки и нетерпимы друг к другу? Отчего не боимся потерять любовь, ведь страшнее этого участи не бывает? Судьба иногда бывает милосердна к нам и за все ошибки, за все предательства и заблуждения дает второй шанс. Тогда мы хватаемся за него уже ослабевшими руками и держимся, держимся изо всех сил. И забываем наши обиды, наши беды и горести, ослепленные внезапно обрушившимся на нас счастьем. Благодарные за него без меры и жалеющие лишь о том, что не разглядели своей любви сразу, не сумели вовремя усмирить гордыню и отнестись к ней бережно, как она того заслуживает. |