Книга Стокгольмское дело, страница 39 – Йенс Лапидус

– Татуировка всегда красная. Это символ крови, которую проливали наши предки. Нас преследовали столетиями.

Шамон был совершенно серьезен, глаза его горели тысячелетней ненавистью к преследователям. И что?

Его родители бежали в другую, благополучную страну в надежде обрести нормальную жизнь. А оказывается – бежали, чтобы похоронить сына… Мир не становится лучше. Дерьмо, запряженное дерьмом и с дерьмом на козлах.

Босс вытер салфеткой рот и взял стакан с кока-колой. Никогда не прикасался к питью во время еды.

Выпил одним глотком, рыгнул и взял зубочистку.

– И что происходит?

Никола пересказал ему все то немногое, что им с Юсуфом удалось узнать. Белло молча кивал.

– Мы одного не понимаем, – сказал под конец Никола, – откуда они узнали, что Шамон должен встретиться с тобой и Юсуфом не где-нибудь, а в спортзале? И еще того чище: как они узнали, в каком отделении лежит Шамон?

– И я не понимаю, – Исак еще больше отодвинул стул. – Думаю все же, они охотились за мной, а не за Шамоном.

– А какого хрена тогда заявились в больницу?

– Хороший вопрос… может быть, хотели послать мне какой-то сучий сигнал. Дауны… пора бы понять, что я не гнусь.

– Мы даже поехали в западные районы, заходили чуть не в каждый кабак. Показывали распечатки с камер… там же видны эти отморозки, особенно один… но нет. Никто не знает, кто они такие.

– Я сам о Шамоне каждый день думаю. Слезы подступают. Да еще это время года… все серо, скучно, ни зима, ни лето… Да в Швеции почти круглый год такая херня.

Исак сегодня получше, чем тогда, на похоронах. Может, время прошло, а может, просто взял себя в руки. Так и надо, если хочешь быть Исаком. Сохранять спокойствие. Что бы ни произошло. Убили одного из твоего ближнего круга, пытались и тебя замочить… наверное, так и надо. Так и надо, если хочешь стать топ догг.

– Пощупайте шамоновых пушеров, кому он поставлял товар. В подпольных клубах и все такое. Может, оттуда уши растут.

Совет правильный, но Никола уже побывал в нескольких таких клубах. Поговорил – окольно, исподволь. Может, кто-то что-то знает. Запомнилась одна – он сразу уловил в ее речи врожденный и неисправимый акцент, хотя ее шведский был безупречен. Она словно всасывала некоторые гласные. Родной язык – фарси, сомнений не было. Забавная девчонка. И красивое имя – Роксана. Редкое. Как у возлюбленной Сирано де Бержерака.

А сейчас: длинные семейные трусы. Отвратительный вкус во рту. И почему-то болят ступни.

Звонок в дверь. Никола натянул футболку, подошел к двери и посмотрел в глазок. Новая привычка, появилась еще до истории с Шамоном. После взрыва в квартире Тедди.

Но сейчас никакой опасности: мать. Линда. С двумя большими пакетами из супермаркета.

– Фу, какой запах, Нико! Я сейчас приберусь.

Первые слова.

Никола молча направился к постели. Часы на микроволновке показывали одиннадцать. Мать сняла обувь – могла бы и не снимать, пол в квартире наверняка грязнее, чем тротуары.

– Почему ты отключил телефон? Сколько раз просила, Нико… я должна знать, как у тебя дела.

Никола дернулся и сел на постели. Уронил голову на руки.

– Мальчик, я понимаю, как тебе тяжело… но мне кажется, надо опять начинать работать. Работа все лечит.

Никола, не отвечая, включил телефон. Пропущенный звонок от Белло.

– Ты пришла скулить? – спросил он вяло. – Или дело какое?

– Я пришла скулить, – улыбнулась Линда и прошла в кухню.

Никола слышал, как она открыла холодильник, как начала расставлять по полкам еду. Места в холодильнике сколько хочешь. Пусто, если не считать нескольких бутылочек с кока-колой и неизвестно откуда взявшийся пакет сливочного масла – сам приполз, что ли…

Что-то громыхнуло. Мать начала готовить завтрак.

– Ты так и валяешься целыми днями? – сказала она, входя с подносом.

Она ничего не знает… ну и слава богу.

Вчера он побывал еще в трех подпольных клубах и на двух рейв-пати. Искал шамоновских пушеров. Хотел разыскать эту девчонку, Роксану, но она, очевидно, уcтроила сама себе Стокгольм delete. Легла на дно.

– Алло, Нико… ты меня слышишь?

Никола подержал в руке шикарный бутерброд и положил на поднос.

– Извини, мам. Я просто устал. Плохо сплю.

– Я понимаю, сынок… но у меня есть предложение. Давай заключим договор. Я обещаю держать твою квартиру в порядке и готовить вкусную еду. А ты со своей стороны обещаешь позвонить Георгу Самюелю. Спросишь, нельзя ли поработать хотя бы на полставки. Или на треть.

Что на это ответить?

Ни на какую работу у него просто-напросто не было времени. У него была одна-единственная работа: найти этих подонков

На следующий день он пришел в городской отдел полиции в Сёдертелье. Не добровольно: получил повестку. Сука-Мюррей вызвал на допрос.

Серый дом, узкая дверь. Один марш лестницы наверх. Бетонные стены, линолеум на полу, до блеска отполированные задницами посетителей деревянные скамьи.

Как всегда, куча народу – у кого-то кончается срок паспорта, у кого-то угнали машину, у кого-то вскрыли виллу или квартиру.

Через пять минут появился Мюррей. Те же черные сапоги, тот же пульсометр на запястье, только на этот раз не улыбается. За Мюрреем – еще один полицейский, в форме. Никола понял, почему. В тот раз он плюнул в расиста Мюррея, а свидетелей не было.

Они прошли мимо комнаты для допросов – Мюррей повел его в отдел. В коридорах стояли увешанные электронными примочками полицейские в форме, болтали о чем-то, смеялись. На стенах – старые полицейские плакаты, наверное, тридцати- или сорокалетней давности. Над крошечными кабинетами кое-где надписи. «Я обожаю свою работу… особенно во время ланча», «Ловишь преступника – сохраняй спокойствие».

Пытаются острить. Идиоты.

В кабинете Мюррея словно бомба взорвалась. Вдоль стены – полки с книгами, газетами и сотнями папок. Вороха бумаг на полу, под столом, на стульях – везде, где только есть свободное место. Бумаги в грязных пластиковых кармашках, но большинство просто так – разрозненные листы. Наверняка какие-то протоколы. На столе между кипами бумаг портрет в рамке – белокурый кудрявый мальчонка лет четырех.

Николе почему-то никогда не приходило в голову, что у Мюррея могут быть дети.

– Садись, – сказал Мюррей.

– Куда?

Мюррей слегка усмехнулся и стряхнул на пол какие-то бумаги – под ними оказался стул. Его коллега подпирает стену – руки скрещены, как у Наполеона, морда непроницаемая.

Cимон Мюррей начал задавать вопросы – та же песня, что и в тот раз. Где произошла первая стрельба, когда Шамон был ранен? Как выглядели убийцы, которые пришли в больницу? Какое у них было оружие?