Книга Человек из Санкт-Петербурга, страница 32 – Кен Фоллетт

Повариха заварила чай и первой подала чашку Шарлотте.

– Как сейчас чувствует себя наша хозяйка?

– О, с ней все в порядке, – ответила Шарлотта. – Она легла в постель, приняв настойку опия. И теперь, вероятно, крепко спит.

– А джентльмены?

– Папа с князем Орловым в гостиной пьют бренди.

Кухарка тяжко вздохнула.

– Грабители в парке, суфражистки при дворе… Куда катится этот мир?

– Грянет социалистическая революция, – изрек Притчард. – Попомните мои слова.

– Нас всех перережут прямо в постелях, – мрачно закивала повариха.

– А что имела в виду суфражистка, заявив, что король пытает женщин? – спросила Шарлотта и выразительно посмотрела на Притчарда. Он уже не раз просвещал ее по поводу вещей, о которых ей знать не полагалось.

– По всей видимости, насильственное кормление, – ответил он. – Говорят, это больно.

– Насильственное кормление?

– Да, когда они объявляют голодовку и отказываются принимать пищу, ее заталкивают помимо их воли.

– Но как такое возможно? – недоумевала Шарлотта.

– Есть несколько способов, – ответил Притчард, всем своим видом показывая, что не станет вдаваться в подробности. – Например, можно ввести трубку через ноздрю.

Одна из младших горничных захлопала ресницами.

– Интересно, а чем же они их кормят?

– Я бы влил горячего супчика, – сказал Чарлз.

– Просто не верится! – все еще поражалась Шарлотта. – Зачем этим женщинам голодать?

– Форма протеста, – объяснил Притчард. – Сильно осложняет жизнь тюремному начальству.

– Тюремному? – Чем дальше, тем больше вопросов возникало у Шарлотты. – А за что их посадили в тюрьму?

– За разбитые окна, за изготовление бомб, просто за нарушение общественного порядка…

– Но чего они этим добиваются?

Наступило молчание, поскольку до слуг дошло, что хозяйская дочка понятия не имеет, кто такие суфражистки.

Наконец Притчард сказал:

– Они требуют избирательного права для женщин.

– А-а, – протянула Шарлотта, пытаясь сообразить, было ли ей известно, что женщины не могут голосовать. И не сумела с уверенностью ответить себе на этот вопрос. О подобных вещах она вообще никогда не задумывалась.

– Мне кажется, этот разговор может завести нас слишком далеко, – решительно вмешалась миссис Митчелл. – Негоже вам, мистер Притчард, внушать миледи вздорные идеи. У вас могут быть неприятности.

Но Шарлотта знала, что Притчарду никакие неприятности не грозили, ведь он был практически другом ее отца.

– Странно, почему им так хочется голосовать на выборах, не понимаю, – сказала она.

Раздалась трель, и все непроизвольно вскинули головы к специальной доске, где размещался набор предназначенных для разных целей колокольчиков.

– Это входная дверь, – сказал Притчард. – В такое-то время! Странно.

Он натянул плащ и вышел.

Шарлотта осталась, чтобы допить чай. Суфражистки удивляли и пугали ее одновременно, но ей все равно хотелось узнать о них побольше.

Вернулся Притчард.

– Кухарка! Блюдо сандвичей, пожалуйста, – сказал он с порога. – Чарлз, будьте любезны, подайте в гостиную сифон со свежей содовой.

Сам же принялся укладывать на поднос тарелки и салфетки.

– Не томите же! Кто это? – спросила Шарлотта.

– К нам пожаловал джентльмен из Скотленд-Ярда, – ответил Притчард.

Занятно, что голова Бэзила Томсона, покрытая редеющей светлой шевелюрой, имела форму пули. Прочими его отличительными чертами были густые усы и пронизывающий взгляд. Уолдену доводилось слышать о нем прежде. Сын архиепископа Йоркского, Томсон получил блестящее образование в Итоне и Оксфорде, долгое время служил комиссаром по делам туземцев в министерстве колоний и даже какое-то время занимал пост премьер-министра в правительстве Тонга ^[15]. Вечно стремившийся к переменам, он затем был преуспевающим адвокатом, инспектором управления тюрем и начальником Дартмурской тюрьмы, где снискал себе репутацию человека скорого на расправу с бунтовщиками. Логическим продолжением карьеры стал интерес к работе полиции, и теперь Томсон считался лучшим экспертом по части пестрой преступной среды Ист-Энда, где водилось немало революционеров. И этот опыт помог ему продвинуться на руководящие позиции в особом отделе Скотленд-Ярда – то есть в английском эквиваленте тайной полиции.

Уолден предложил ему сесть и приступил к рассказу о событиях прошедшего вечера. При этом он украдкой наблюдал за Алексом. Молодой человек казался внешне совершенно спокойным, но лицо его побледнело, он постоянно прикладывался к бокалу с бренди, а левая рука ритмично сжимала подлокотник кресла.

Томсон прервал рассказ Уолдена вопросом:

– Когда экипаж подъехал, чтобы забрать вас, разве вы не заметили отсутствия лакея?

– Конечно, заметил, – ответил Уолден. – Я спросил у кучера, где он, но тот, как мне тогда показалось, меня не расслышал. А потом, поскольку у подъезда дворца творился настоящий хаос и моя дочь просила поторопиться, я решил отложить разбирательство до возвращения домой.

– На это, несомненно, и рассчитывал злодей. Крепкие же у него нервы! Однако продолжайте, пожалуйста.

– Карета внезапно остановилась посреди парка, и какой-то мужчина снаружи открыл дверь.

– Как он выглядел?

– Высокий. Половину лица скрывал шарф или нечто в этом роде. Волосы темные. И горящие пронзительные глаза.

– В момент совершения преступления глаза горят почти у всех, – заметил Томсон. – А ваш кучер не сумел разглядеть его получше?

– Нет. Тогда на преступнике была шляпа, и все происходило почти в полной темноте.

– Гм-м. И что случилось потом?

Уолден глубоко вдохнул. Там, в парке, он поначалу не столько испугался, сколько рассвирепел, но сейчас, оглядываясь назад, испытывал подлинный страх, воображая, что могло случиться с Алексом, Лидией или Шарлоттой.

– Леди Уолден закричала, – продолжил он, – и, как ни странно, это подействовало на бандита. Возможно, он не ожидал, что в экипаже есть женщины. Но как бы то ни было, он промедлил. – «И хвала Господу, что не выстрелил сразу», – подумал Уолден. – Я успел нанести ему удар шпагой, заставив выронить пистолет.

– Вы сумели серьезно его ранить?

– Не думаю. В ограниченном пространстве у меня не было места для хорошего замаха, да и сама шпага не отличается остротой. Но кровь ему я пустил, это точно. Жаль, что не удалось снести мерзавцу голову с плеч!