
Онлайн книга «Просто дыши»
— Хорошие жены достаточно умны для того, чтобы вернуться назад, — продолжала Хелен. — Туда, где их место. Я знаю, Джек хороший человек. Как и его отец, подумала Сара. — Разве ты не думаешь, что каждый ребенок должен жить с обоими родителями в достойном доме? Сара прикусила губу, сопротивляясь желанию сказать, что Джек сделал все, чтобы уменьшить выплаты на детей. — Нет ничего достойного в доме, построенном на лжи и предательстве. Джек изменял мне. И знаете что? Я думаю, что поняла, почему он это делал. Я даже в глубине души простила его. — О, Сара. Такое облегчение слышать это. — Я не закончила. Я пытаюсь сказать вам, что понимаю, почему он мне изменял. Я могу простить его. Но не могу полюбить его снова. — Сара, ты не можешь так говорить. — И я не стану растить своих детей в доме без любви. — Дети нуждаются в том, чтобы знать своего отца. Ты направила свою горечь на Джека, и твое сознание затуманено. Он имеет право быть частью их жизни. — Он отказался от этого права, когда нарушил клятвы, которые мы давали в церкви, там, где он вырос. — Теперь ты драматизируешь. — Должно быть, это гормоны, Хелен, — сказала она. В одно мгновение она ощутила раскаяние. Во всем этом не было вины Хелен. — Я не обвиняю вас в том, что вы блюдете интересы Джека. Каждая мать поступила бы так. В противном случае что мы за матери? Несмотря на го что Сара сблизилась с Авророй и Уиллом в последние месяцы, она до сих пор не бывала у них в доме, и это казалось ей странным. Поэтому, когда Боннеры пригласили ее к себе отведать что-то, что называлось «Труесдэйл спешиалз», она с готовностью приняла приглашение. Юная мисс Боннер приветствовала ее у входной двери с неуклюжим щенком, который получил имя Зуи. У них был типичный дом, выстроенный в сороковых годах моряком, удалившимся на покой из Сан-Франциско. Она была рада видеть, что ее портрет Авроры занял почетное место на стене. Девочка с готовностью показала Саре дом. — Это твоя мать? — спросила Сара, показывая на фотографию в рамке на комоде. На ней была изображена улыбающаяся женщина, глядящая прямо в камеру. Она напоминала Аврору, однако были едва заметные отличия — жесткость в глазах и в линии подбородка. Или, может быть, это была печаль. — Это мама. — Готова спорить, ты по ней скучаешь. — Рука Сары потянулась к животу. Она еще не держала в руках своих малышей, однако чувствовала такую горячую стихийную связь с ними, что ей было трудно понять то, что сделала Марисоль, бросив свою дочь. Аврора пожала плечами. Сара почувствовала за этим подавленную горечь. — Я скучаю по своей маме, — сказала Сара, — каждый день. — Однако она не хотела быть сентиментальной. — Как насчет того, чтобы показать мне больше? — Сюда, — пригласила Аврора, направляясь в холл. Она, совершенно ясно, не хотела продолжать эту беседу. Путешествие включало в себя визит в длинную, загроможденную комнату наверху, которая соединяла спальню Авроры с ванной. Там была конторка со встроенными полками, два высоких окна, пропускающие свет, куски и обломки заброшенной мебели и куча картонных коробок без наклеек. — Это должна была быть комната для шитья, — объяснила Аврора. — Мама хотела быть швеей, так что мой папа обустроил для нее эту комнату. Однако она так ничего и не сшила. Вы умеете шить? — Даже не представляю себе, как это делается, — призналась Сара. Она пыталась представить себе красивую Марисоль с грустными глазами, сидящую у окна с шитьем. Она задержалась у другого фото в дверях и подумала: «О чем ты думала, Марисоль? Ты разбила им сердце». То и дело Сара клялась себе всегда помнить, что быть матерью означает оберегать своих любимых от боли, а не наносить ее. — Папа на заднем дворе. Он только что разжег гриль. Как только Сара увидела Уилла, она поняла, что обманывала себя в отношении чувств, которые испытывает к нему. При виде Уилла в патио, в белой футболке и вытертых джинсах ее охватила волна тепла. Она колебалась минуту, сравнивая мысленно Джека и Уилла. Джек всегда куда-то рвался, спешил, у него не было времени жарить бургеры. Уилл знал, как быть здесь и сейчас. «Я пропащий человек». Вид его, поджаривающего на гриле бургеры, был просто сногсшибательным. А она вынуждена была сказать ему, и Авроре, и самой себе, что она не готова к отношениям. Все ложь. Она посмотрела на него, и ей захотелось обнять его широкие плечи. Ей хотелось дотронуться до его волос и ощутить вкус его губ, и каждый раз, когда она видела его, она хотела его сильнее и сильнее. Она боролась с этой привязанностью как только могла, потому что это могло разбить ей сердце. Она теперь не имела права влюбляться в кого-нибудь. Она пришла к такому заключению и помахала ему через окно кухни, пока они с Авророй готовили салат. Она повторяла это словно мантру, накрывая обед и одаривая их цветущей, сердечной улыбкой. — Не волнуйся, если тебе не понравятся бургеры, — успокоила ее Аврора. — Они мало кому нравятся. — Ты будешь поражена тем, что мне сейчас нравится, — сказала Сара, исследуя еду на тарелке. Она выглядела несколько странно и называлась еще более странно — пирожок, сделанный из «Спэма», «Велвиты» и лука. — Он вкуснее всего, если обмакнуть его в томатный суп, — посоветовала Аврора и тут же продемонстрировала. Сара решила попытаться и откусила кусочек. Она чувствовала, как Аврора и Уилл пристально на нее смотрят. И это было похоже на тест. — Очень вкусно, — сказала она. — Правда? — спросила Аврора. — Истинная правда. — Она коснулась своего живота. — Нам всем это нравится. После обеда зазвонил телефон, и Аврора исчезла в своей комнате. — Она часами болтает с подружками, — сказал Уилл. — Не представляю, о чем они говорят. — О мальчиках и об одежде. Тебе помочь вымыть тарелки? — Нет, просто составь мне компанию, Она откинулась назад и положила ноги на стул рядом с собой. — О, но я настаиваю. — Успокойся. — Он ухмыльнулся и приступил к работе. Она смотрела, как он убирает со стола и в кухне, восхищаясь его уверенными движениями, похожими на танец. Всякий раз он смотрел на нее искоса, почти с ощутимой интимностью. И под этими взглядами она чувствовала себя почти разоблаченной. Этого не должно было случиться. Не здесь. Не сейчас. И не с ним. Но прошло столько времени, думала она, с тех пор, как она была близка с мужчиной. Она открыла, что есть вид одиночества, которое таится в костях и превращается в лед, и, когда эта холодная немота начинает таять, каждое нервное окончание отзывается болью. Хуже того, она не была просто одинока. Ей не хватало именно его. |