Книга Смерть Иисуса, страница 26 – Джозеф Максвелл Кутзее

Даже за эти два дня перемены в Давиде поразительные. Он сжался, словно вновь стал шестилеткой. Лицо бледное, вытянутое. Губы двигаются, но слова не вылепливаются. Во взгляде – беспомощная мольба.

– Боливар, – сипит он.

– Боливар дома, – говорит он, Симон. – Он отдыхает. Восстанавливает силы. Он скоро придет с тобой повидаться.

– Моя книга, – хрипит мальчик.

Он, Симон, отправляется искать сестру Риту.

– Он просит свою книгу о Дон Кихоте. Я ее искал, но нигде не могу найти.

– Я сейчас занята. Поищу позже, – говорит сестра Рита. В тоне слышен непривычный холод.

– Простите за то, что случилось прошлой ночью, – говорит он. – Мы не понимали, что творим.

– Извинениями делу не поможешь, – говорит сестра Рита. – Делу помогло бы, если бы вы не путались под ногами. Если бы позволяли нам выполнять свои обязанности. Если бы признали, что мы тут делаем все посильное, чтобы спасти Давида.

– Мы с тобой здесь, похоже, не очень популярны, – говорит он Инес. – Может, вернешься в магазин? Я побуду.

Он пытается купить в буфете сэндвич, но ему отказывают («Извините, только для персонала».).

Когда в тот вечер появляется приверженная когорта юных друзей Давида, их не пускает сестра Рита.

– Давид слишком устал, ему не до посетителей. Приходите завтра.

В конце дня он вылавливает сестру Риту на ее пути домой.

– Вы нашли книгу? – Она смотрит на него недоуменно. – «Дон Кихота». Книгу Давида. Нашли?

– Я поищу, когда у меня будет время, – говорит она.

Он бродит по коридору, в желудке у него бурчит от голода. После того как мальчику дали все лекарства и подготовили ко сну, он, Симон, тихонько проскальзывает в палату, вытягивается в кресле, засыпает.

А просыпается от настойчивого шепота.

– Симон! Симон!

Он мгновенно настороже.

– Я вспомнил еще одну песню, Симон, но спеть не могу, очень болит горло.

Он помогает мальчику попить.

– От красных пилюль у меня голова кружится, – говорит мальчик. – Я обязан их пить? У меня будто пчелы жужжат в голове, жжж-жжж-жжж. Симон, в следующей жизни я совершу половой акт?

– Ты и в этой жизни совершишь половой акт, когда подрастешь, и в следующей тоже, и во всех дальнейших жизнях – это я тебе обещаю.

– Когда я был маленький, я не знал, что такое половой акт, а теперь знаю. Да, Симон, когда же появится кровь?

– Новая кровь? Сегодня – в крайнем случае завтра.

– Это хорошо. Ты знаешь, что говорит Дмитрий? Он говорит, что, когда мне вольют новую кровь, моя болезнь отпадет и я встану в полной славе моей. Что такое слава моя?

– Слава – это как бы такой свет, который излучают люди, которые очень сильны и очень здоровы, как спортсмены или танцоры.

– Но, Симон, зачем ты прятал меня в шкафу?

– Когда это я прятал тебя в шкафу? Не помню такого.

– Да, прятал! Когда я был маленький, какие-то люди пришли ночью, и ты запер меня в шкафу и сказал им, что у тебя нет детей. Не помнишь?

– А, теперь помню! Те люди, которые приходили ночью, – это счетчики населения. Я тебя спрятал, чтобы они тебя не превратили в число и не занесли в свой счетный список.

– Ты не хотел, чтобы я передал им свое послание.

– Это неправда. Я это ради тебя сделал – спрятал, чтобы спасти тебя от подсчета. Какое ты собирался передать им послание?

– Мое послание. Симон, как сказать aquí на другом языке?

– Не знаю, мой мальчик, у меня плохо с языками. Я тебе уже говорил: aquí есть aquí. Одинаково, на каком бы языке ты ни говорил. Здесь – это здесь.

– Но как сказать aquí другими словами?

– Я не знаю никаких других слов для этого. Все понимают, где это – здесь. Зачем тебе другие слова?

– Хочу знать, почему я здесь.

– Ты здесь, чтобы нести свет в нашу жизнь, мой мальчик, – в жизнь Инес, в мою жизнь и в жизни всех людей, кто встречается тебе на пути.

– И в жизнь Боливара.

– И в жизнь Боливара. Поэтому ты здесь. Все вот так просто.

Мальчик словно не слышит. Глаза у него закрыты, словно он прислушивается к далекими голосам.

– Симон, я падаю, – шепчет он.

– Ты не падаешь. Я тебя держу. Это просто головокружение. Оно пройдет.

Постепенно мальчик возвращается – где бы он ни был.

– Симон, – говорит он, – есть сон, всегда один и тот же. Я все попадаю и попадаю в него. Я в шкафу и не могу дышать – и не могу выбраться. Сон не уходит. Он ждет, когда я приду.

– Мне очень жаль. От всего сердца прошу меня простить. Я не осознавал, когда прятал тебя от тех людей, что это оставит у тебя такие дурные воспоминания. Если такое тебя утешит, сеньор Арройо своих сыновей тоже прятал – Хоакина и Дамиана, чтобы их не превратили в числа. Что же за послание ты бы передал счетчикам, если б я не спрятал тебя в шкафу?

Мальчик качает головой.

– Еще не время.

– Еще не время для твоего послания? Еще не время мне его услышать? Что ты имеешь в виду? А когда настанет время?

Мальчик молчит.

Как только сестра Рита появляется на службе – безоговорочно выставляет его, Симона, из палаты Давида.

– Вы не слышали, что сказал доктор Рибейро, сеньор? Нет от вас добра мальчику! Езжайте домой! Хватит вмешиваться!

Он едет на автобусе в центр города, заказывает себе большущий завтрак, заглядывает к Инес в «Модас Модернас». Они сидят вместе у нее в кабинете в глубине магазина.

– Я всю ночь просидел с Давидом, – говорит он. – Выглядит он хуже прежнего. Лекарства тянут из него силы. Он хотел мне спеть – у него новая песня, но не смог, слишком слаб. Все время толкует о крови, о крови, которая скоро приедет поездом и спасет его. Все его надежды – на это.

– Что ты собираешься делать? – спрашивает она.

– Я не знаю, моя дорогая, я не знаю. Я совсем отчаялся.

Querida. Раньше он никогда ее так не называл.

– Я собираюсь встретиться сегодня вечером с новым врачом, – говорит она. – Не из больничных. Независимым. Его рекомендует Иносенсия. Говорит, он исцелил ребенка ее соседей, когда обычные врачи сдались. Хочу, чтобы он приехал в больницу и осмотрел Давида. В доктора Рибейро у меня веры больше нет.

– Хочешь, я поеду с тобой?

– Нет. Ты все только усложнишь.

– Я, значит, все усложняю?

Она молчит.

– Что ж, – говорит он. – Надеюсь, этот независимый врач – настоящий, с настоящими удостоверяющими документами, иначе его и близко к Давиду не подпустят.