Книга Эффект бабочки, страница 44 – Карин Альвтеген

Готланд. Окутанный в летнее одеяние из маков и васильков, с землей, напичканной забытыми находками.

Для моей души работа стала исцелением. Я позволяла себе погрузиться в потерянный мир. Несмотря на его умозрительность, мир, который мне полагалось воссоздать, был во многом прочнее моего собственного.

В составе археологической экспедиции нас было пять человек, профессор Свен Рюдин лично подбирал участников. Нас разместили в просторной усадьбе, где у каждого была отдельная комната с туалетом, но кухня была общая, и Кристера очень скоро стало раздражать ограниченное, по его представлениям, общение, крутившееся всегда вокруг какого-нибудь никчемного, давным-давно утратившего свое значение осколка кости. Мой внутренний сейсмограф заработал на высоких оборотах. Часть моего внимания постоянно была обращена на Кристера, чтобы попытаться вовлечь его в наши беседы. С другими он вел себя обходительно и вежливо, но я знала, что ждет меня потом. Кристер считал, что им пренебрегают, и чувствовал себя в изоляции, или кто-то использовал неподходящую формулировку, или – избави Боже – что-то из моих высказываний показалось ему неверным. По ночам мы переговаривались шепотом, и моя роль неизменно сводилась к тому, чтобы просить прощения или заглаживать свою вину. Все, что угодно, лишь бы его успокоить.

Я долго полагала, что другие ничего не замечают, поэтому, когда Свен пригласил меня на разговор с глазу на глаз, он застиг меня врасплох. Профессор сидел в маленькой оборудованной под офис комнатке рядом с кухней, которую мы называли Главным штабом.

– Закрой, пожалуйста, дверь.

Выполнив его просьбу, я подошла к нему и села напротив. Профессор натянуто улыбался вовсе не радостной улыбкой. Его явная неприязнь вызвала у меня беспокойство.

– Речь идет об одном щекотливом вопросе, который неприятно обсуждать с сотрудником, но как твой начальник я должен, к сожалению, это сделать.

Я помню ощущение, будто почва уходит из-под ног. Я провалилась в неожиданную ловушку.

– Мне очень жаль, Будиль, но этот вариант с совместным проживанием не работает. С моей стороны было глупо согласиться, когда ты спросила, может ли твой молодой человек пожить здесь с нами, но я понимал, как это для тебя важно, и позволил убедить себя. А теперь ко мне обратилось уже несколько членов экспедиции; они считают, что это плохо влияет на климат в коллективе, и, если быть откровенным, я с ними согласен. В перспективе это, конечно, не может не сказаться на работе, поэтому я предлагаю вам с Кристером снять отдельный дом.

Помню свою реакцию. Ощущение болезненного спазма в горле. Мучительное осознание того, что Свен во мне разочарован. Мое присутствие ухудшает качество нашей работы. Угроза потерять последнюю связь с жизнью за пределами владычества Кристера.

Свен облек правду в слова, но уже один намек на нее сулил такую безутешность, что единственным спасением было закрыть на правду глаза.

– Мне жаль, Будиль.

– Да ничего, я сегодня же займусь этим. Я видела на днях объявление о сдаче дома.

Поднявшись, я направилась к двери. Ноги меня не слушались.

– Будиль?

Остановившись, я обернулась и уловила на его лице тень сомнения.

– Это, конечно, не мое дело, но. Я тебе в отцы гожусь, и если бы ты была моей дочерью, я бы спросил тебя, не раздумывая. Он ведь тебя не обижает?

Помню, что я улыбнулась в ответ, но не могу сказать – от удивления или смущения:

– Конечно, нет. А почему вы спрашиваете?

Мне не понравился его взгляд – оценивающий и полный сочувствия.

– Просто хотел спросить. Ты изменилась, и я иногда удивляюсь, куда делась моя радостная студентка, написавшая весной блестящий диплом.

– Если вы недовольны моей работой, я, конечно же, могу уйти.

– Наоборот, Будиль. Ты – блестящий археолог. Не дай никому убедить себя в чем-то другом. Я очень хочу, чтобы ты и дальше работала в составе моих будущих экспедиций.

– Спасибо.

Полагаю, этот период можно сравнить с затянувшимся расставанием с самой собой. Я до конца боролась за великий образ Кристера моей мечты, нарисованный мною томными ночами в Лунде. Насколько я помню, я все меньше сомневалась, только снижала свои претензии и покорно встраивалась в то минимальное пространство, которое оставалось для меня доступным. Я стала гибкой, как акробат.

Приходя домой с работы, я часто видела, как Кристер скучает после еще одного дня, проведенного в праздности. К своим краскам и кисточкам он так и не притронулся. Вечерами нас редко приглашали в усадьбу, а если это и случалось, Кристер все равно не хотел идти.

– А что нам там делать? Обсуждать захватывающие пробы грунта?

Шли недели, я воспринимала раскопки как отдых, а силы истощало свободное время.

Заходя в комнату, Кристер спрашивает:

– Так вот значит, что ты делаешь – сидишь тут и читаешь?

– Да.

Это выражение лица. Кнопка включения тревоги.

– Что-то не так?

– Нет-нет, читать, конечно, не возбраняется, если есть желание.

– Но… ты хотел заняться чем-то другим? Мы можем и что-нибудь другое поделать, если хочешь.

– Нет-нет. Читай.

Я все время наготове. Какой-нибудь пустяк может вылиться в практически неразрешимый конфликт.

В моменты, когда мне никак не понять, в чем заключается мой промах, стоит леденящая тишина, перемежающаяся с моими мольбами и заверениями о том, что я никогда его не оставлю.

«Я люблю тебя».

Три коротких слова. Как легко их выпалить.

Я начала думать, что любовь – это мечта об излишней роскоши, предательски короткий путь к ощущению полноты жизни. Опий, сулящий совершенство, но исподволь разрушающий и требующий взамен за брызги счастья все, чем ты обладаешь.

Когда мы вечерами ложились в постель, я притворялась спящей, хотя его глубокие вздохи и раздраженные движения не давали мне уснуть. Раз в неделю я шла навстречу, пытаясь сохранить подобие спокойствия. Потом подолгу стояла в ванной, рассматривая себя в зеркале.

К сентябрю мои ресурсы были на исходе. Меня не оставляла простуда, спустившаяся на бронхи. И тело, и душа истощились до предела, и сил на исцеление не хватало.

До завершения раскопок оставалось не больше недели. Кристер считал дни, как ребенок перед Рождеством. То, что он, несмотря на громкие заявления о тоске по дому, оставался на Готланде, уже давно приравнялось к великой жертве всех времен. Теперь была моя очередь отойти в тень, предоставив Кристеру возможность для самореализации. Он точно не знал, чем хочет заняться, лишь бы в Стокгольме. Лиллиан ждала с распростертыми объятьями, и мы, конечно же, могли жить в ее квартире.

Когда Свен обратился ко мне с предложением, экспедиция уже начала сворачивать оборудование. Я боялась, что, несмотря на все мои старания, он заметил, что силы у меня на исходе, поэтому предложение было столь неожиданным.