Юноша от смущения готов был бежать куда угодно и чуть не споткнулся в спешке. Харита взяла приготовленный для отца подарок и дрожащей рукой потянула за шнурок. Дверь беззвучно отворилась, и девушка вошла в полутемный зал. Снаружи светило солнце, здесь же царили сумерки.
Сперва она решила, что распорядитель напутал и Аваллаха здесь нет. Она уже хотела идти назад к дверям, когда услышала сиплый шепот:
— Кто это?
Она повернулась и медленно пошла в центр огромного зала.
— Отец?
С возвышения в дальнем конце покоя донесся сухой кашель. Харита остановилась и подняла глаза. У подножия трона сидел Аваллах, опершись спиной о подпорку для ног и выставив вперед ступни. Его глаза блеснули в полумраке.
— Э? — спросил он и тут же зашелся в кашле.
— Отец, это я, Харита, — сказала она, подходя ближе.
Царь поднял голову и пристально поглядел на нее, потом медленно поднялся на ноги и пошел вперед странной, вздрагивающей походкой. Она заметила, что он опирается на костыль.
— Лекарство мое принесла? — прохрипел он, подходя.
— Это Харита, — повторила она. — Твоя дочь… Я вернулась.
Она с ужасом смотрела на развалину, в которую превратился отец.
— Х-харита? — Аваллах заковылял к ней. Его волосы свисали сальными космами, водянистые глаза тускло смотрели с пергаментно-бледного лица.
Харите хотелось подбежать, заключить его в объятия, однако, потрясенная, она продолжала стоять, как в столбняке.
— Вернулась, значит. — Аваллах с трудом сделал еще шаг. Он тяжело дышал, по лбу его катился холодный пот.
— Отец, что случилось? Где все? Ты болен, тебе надо лежать в постели.
— Не надо тебе было приезжать. — Он задыхался от напряжения: несколько шагов отняли все его силы.
— Я не могла не вернуться, — сказала Харита. — Я хотела тебя видеть. Меня так долго не было. Я хотела…
— Не надо было приезжать, — повторил Аваллах. Он поднял голову и закричал: — Лиле! Лекарство!
Слова эхом раскатились в пустом покое.
— Я привезла тебе подарок, — вспомнила Харита. Она положила ему на руки длинный сверток промасленной кожи.
— Что это? — Аваллах без любопытства взглянул на сверток.
— Давай я тебе разверну, — сказала она и принялась развязывать веревки. Яркое серебро блеснуло под ее пальцами. В следующий миг обертка соскользнула на пол, явив взгляду дивной красоты меч — длинный, с узким острием. Рукоять составляли две переплетенные змеи из орихалька, одна с изумрудными, другая с рубиновыми глазами. Меч лежал у Аваллаха на руках, поблескивая холодным огнем.
Острие было украшено затейливой филигранью и девизами: «Возьми меня» было выгравировано на одной стороне, «Отбрось меня» — на другой.
— Твой подарок — насмешка, — Аваллах сунул ей меч в руки и отвернулся.
— Нет, пожалуйста, я не хотела…
— Лиле! — снова взревел царь. — Мое лекарство!
Дверь отворилась, и торопливо вошла молодая женщина. Она несла на подносе серебряный стакан, через руку у нее было переброшено длинное белое полотенце.
— Твое лекарство, мой су… — начала она. Тут она заметила Хариту и остановилась так резко, что стакан чуть не слетел с подноса. — Что ты здесь делаешь?
— Я Харита. Я вернулась. — Царевна взглянула на молодую женщину. Высокая, стройная, с большими, карими, почти светящимися глазами, темные волосы водопадом струятся по спине. Немногим старше самой Хариты.
— Я знаю, кто ты, — отвечала Лиле. Она осторожно обошла девушку, встала перед царем и протянула ему поднос. Тот схватил стакан, поднес ко рту и начал с хлюпаньем втягивать жидкость.
— Да, да, — сказала она, — выпей все до капли.
Допив, царь грохнул стакан на поднос, а Лиле заботливо, словно маленькому, утерла ему рот полотенцем.
— Харита, — с глупой ухмылкой произнес Аваллах, — ты не знала, что я снова женился?
— Откуда мне было знать? — отвечала она, по-прежнему глядя на темноволосую женщину. — Никто мне не сообщил.
— Я думал, может, ты слышала, — сказал Аваллах.
— Мы женаты уже три года, — быстро добавила Лиле. — У нас есть дочь.
— Вот как. — Харита подавила вскипавшие в ней чувства и спросила: — Где мои братья? Где Гуистан. Эоинн. Киан и Майлдун?
— Там, где буду я, когда исцелюсь, — проворчал Аваллах. — Воюют! — Он снова закашлялся, и Лиле промокнула полотенцем его подбородок.
— Ясно, — сказала Харита. — А где Аннуби?
— Где-то тут… — Аваллах рассеянно махнул рукой. Его мутный взор обратился к жене, словно ища поддержки. Что за снадобье она ему дает? Что-то дурманящее?
— Аннуби почти не показывается на людях, — сообщила Лиле. — Наверняка внизу, в своей вонючей келье. А теперь иди, царю пора сменить повязку.
Лиле взяла Аваллаха под руку и повела прочь. Тут-то Харита и увидела рану, вернее, ее след: кровянистое пятно проступило на царской одежде с левого бока, сразу под ребрами. Шаркая ногами, они побрели в дальний конец комнаты, а Харита смотрела им в спину. Потом повернулась и опрометью кинулась к дверям, кусая губы, чтобы не закричать.
Харита отыскала Аннуби там, где и сказала Лиле, — в келье под нижними покоями. Она постучала в красную дверь и, не дожидаясь ответа, тихонько вошла в комнату. Прорицатель сидел в одиночестве при свете единственной свечи и смотрел в лежащий на столе Лиа Фаил. Руки его не касались камня, а были сложены на коленях. Лицо постарело и осунулось, но глаза при виде Хариты блеснули прежним огнем.
— Я знал, что ты едешь, — сказал он, кривя губы в усмешке. — До тех пор оставалась надежда, что ты будешь держаться подальше.
— Ой, Аннуби… — Харита подбежала к нему, упала на колени, прижалась головой к его груди.
Прорицатель обнял ее и ласково похлопал по спине.
— Сколько лет прошло, — сказал он.
— Да, конечно. Но теперь я дома. — Она подняла голову и вгляделась в его усталое лицо. — Что тут творится, Аннуби? Где все и что стало с моим отцом? Кто эта женщина?
— Лиле? — Аннуби пожал плечами. — Царская безделушка. Пустое место.
Харита встала и потянула Аннуби за руку.
— Идем. Нам надо поговорить. Я хочу знать все, что случилось здесь с моего отъезда, но не могу сидеть в духоте.
Они, как встарь, начали ходить в прохладной синей тени колонн, и Аннуби медленно, печально объяснил, что произошло.
— Всему виною война, — говорил он. — Точнее, все вместе: смерть твоей матери, твой отъезд, вероломство Сейтенина — все это тяжелым грузом легло на твоего отца. Он нашел утешение в бою — ему казалось, что месть сможет победить горе.