Книга Екатерина Великая. Завершение Золотого века, страница 26 – София Волгина

— На днях, — небрежно ответствовал Платон. — Интерьер дворца великолепен, на мой вкус.

— Что ж, моему обер-прокурору осталось позаботиться теперь о счастье своей последней дочери, Варваре Александровне.

— Слыхивал, что за ней ухаживает датский посланник, барон Розенкранц.

Екатерина удивилась осведомленности любимца.

— Вот как! Великолепно! Дай-то Бог! Наконец, решив дела семейные, князь Вяземский сможет отдавать все свои силы делам государственным.

Платон Александрович возразил:

— А мне, государыня-матушка, показался он весьма нездоровым человеком. В чем душа держится. Худой, какой-то помятый.

— Что ж ты хочешь, Платоша! Ему уж шестьдесят три года. А на своем посту он более четверти века. Не каждый выдержит таковой труд!

Платон неопределенно пожал плечами.

— Согласен, матушка! Тяжелую государственную работу, не каждый выдержит!

Екатерина, потрепав его черный чуб, ласково молвила:

— То-то же, Платон Александрович! Всякий родится, да не всякий в государственного человека годится!

* * *

Императрица Екатерина Алексеевна искренне привязалась к молодой фрейлине, графине Варваре Головиной. Ей нравилось ее прямодушие, скромность и большая доброта. Без нее она не ложно скучала и была весьма рада ее возвращению из Бессарабии. Теперь, паки, пригласив своих подруг, она, расположившись на широком диване на короткий отдых, продолжила расспросы об ее путешествии:

— Варенька, вы рассказали о поездке до въезда в город Бендеры. А что дальше-то было?

Графиня Голицина смущенно испросила:

— Ваше Величество Екатерина Алексеевна, не скушно будет вам слушать монотонный рассказ?

Императрица удивленно повела глазами:

— Ну, что вы, душенька! Напротив, таковые рассказы расширяют круг человеческого обозрения, не правда ли? Усаживайтесь удобнее. Я — всяв аттенции! — настаивала государыня.

— Хорошо, — с готовностью согласилась Варвара и, усевшись на маленькое кресло, с заметным воодушевлением принялась за рассказ:

— Итак, Бендеры. На подъезде к Бендерам, я очень проголодалась. Подъезжая к казачьему посту, из окна кареты я увидала маленькую палатку у подножия горы, в которой сидел какой — то господин за столом и аппетитно ел. Я спросила его имя, оказалось, что это был полковник Иван Рибопьер.

— Рибопьер! — воскликнула государыня. — Сынок его, Саша Рибопьер, скучает по нему. Обязательно расскажу ему о вашей встрече.

Глаза графини тоже радостно заблестели, при упоминании о маленьком Рибопьере.

— Я знала и очень любила господина Рибопера. Я сказала ему, что умираю от голода и прошу его уступить мне немного из его обеда. Он сейчас же принес мне половину жареного гуся, вина и воды. Он был в восхищении, что мог оказать мне сию небольшую услугу, а я очень довольна, что была обязана ему за нее.

Графиня вдруг остановила свой рассказ и с грустью добавила: — В армии я с удовольствием паки встретилась с Рибопьером. Он был очень несчастен и искал опасности.

Протасова и Перекусихина переглянулись:

— Отчего это он искал опасности, голубушка? — испросила удивленная Протасова.

— Каковые-то у него были неприятности, о коих мне он не поведал.

Екатерина подумала, что сии неприятности Рибопьера сопряжены с его чувством вины, перед ней, императрицей из-за Мамонова. Она милостиво кивнула графине продолжить свое повествование, но, занятая мыслями о Рибопьере, Шкуриной, Мамонове, уже не слышала, как ее фрейлина встретилась со своим мужем. Очнулась она, когда услышала стеснительные слова:

— Я была более чем счастлива!

Глаза графини радостно сияли, губы улыбались, на щеках появились милые ямочки.

Екатерина, глядя на нее, залюбовалась.

— Еще бы! Встретить любимого супруга, — молвила с завистью Протасова.

— Ну, вот, — продолжила Варвара, — к десяти часам вечера мы, наконец, приехали в главный город Бессарабии, Бендеры. Мост через реку Днестр мы перешли пешком, мой муж отвез меня прямо к княгине Долгорукой. Она сидела в маленькой гостиной, спиной к дверям. Рядом с ней сидела весьма красивая молодая дама. В глубине комнаты стоял стол, окруженный игроками, очень занятыми игрой. Я тихо пробралась за кресло княгини и закрыла ей глаза рукой. Она вскрикнула, я отступила назад. Узнав меня, все обрадовались.

— Долгорукова Екатерина Федоровна, чаю, не скучала в обществе офицеров? — спросила государыня…

— Не знаю, Ваше Величество. При встрече, на ней был почти костюм султанши, не доставало токмо панталон!

Услышав оные слова, все многозначительно переглянулись.

— А кто же такая, рядом с ней сидящая красавица? — полюбопытствовала императрица.

— Зовут ее София Константиновна де Витт. По происхождению гречанка, она разговаривала с князем Потемкиным на греческом и французском языках. Она, при встрече все время молчала. Потом мы познакомились.

— Понравилась она вам? — спросила весьма заинтересованно императрица.

— Отменно красивая, — ответствовала Варвара. — Генералы и офицеры не спускали с нее глаз.

— Красивее Долгоруковой? — испросила Протасова.

— На мой вкус, да.

— Ну, а как же сам Светлейший князь, — нетерпеливо оглянувшись на императрицу, расспрашивала Протасова, — как прежде: взглянет — огнем опалит, а слово молвит — рублем одарит?

Графиня Варвара смущенно покосилась на Анну Степановну, молвив:

— Князь Потемкин совсем не переменился.

Все паки переглянулись. Государыня Екатерина Алексеевна, кивнула:

— Мне токмо едино интересно, — ласково молвила она, — как выглядит теперь жилье князя Григория Александровича Потемкина. Как там у него? Валерьян Зубов, прибывший от него с донесением кое-что, кое-как поведал о его житье-бытие. Хотелось бы и вас послушать…

Графиня Головкина сжала губки и опустила глаза, показывая, что сие не самая приятная часть ее рассказа.

— Ну, ну, Варенька, — подбодрила ее Екатерина, делая вид, что не видит ее гримасы.

И графиня чуть ли не скороговоркой поведала:

— В его дворце были постоянные балы, а вечера, когда не было бала, проводили время в диванной. Диваны в салоне обиты турецкой розовой материей, затканной серебром, такой же ковер с примесью золота лежал у наших ног. На роскошном столе филигранная курильница распространяла каковые-то восточные сладковатые ароматы. Подавали различные сорта чая. На князе почти всегда платье, отороченное соболем, бриллиантовая звезда, и Андреевская, и Георгиевская ленты.

— Хорош! — невольно вырвалось из уст императрицы. Глаза ее вовсе не улыбались. Протасова, не заметив выражения ее лица, подобострастно поддакнула: