Книга Екатерина Великая. Завершение Золотого века, страница 61 – София Волгина

— А что ж хорошего в холостяцкой жизни? Сын мой умер, жена умерла, как и у покойного брата, Григория. Не дал нам Господь законных сыновей. Зато у меня есть доченька, Анна Алексеевна.

Безбородко добродушно улыбнулся:

— У меня, холостяка, тоже дочка имеется, да слыхивал и у тебя, Федор, детей хватает.

— Так ведь бастарды, стало быть, не законнорожденные, — заметил граф Федор Григорьевич. Безбородко паки хитро улыбнулся:

— А мы их, с Божьей помощью и помощью государыни, узаконим, передадим им наследство.

— Под другой фамилией! — воскликнул Алексей Григорьевич. — Нет уж! Моими орловскими лошадьми, будут владеть токмо Орловы, мои законные потомки! Хотя есть у меня сын, но внебрачный. Хороший дитятко.…

Безбородко, покрутив головой, молвил с задором:

— Да-а-а-а, — промеж нас, токмо у Петра Васильевича нет внебрачных детей.

Граф Безбородко, оглянувшись на дверь, понизил тон:

— Ему было некогда ими обзавестись: десять лет его мысли были направлены токмо на государыню.

Друзья укорительно заулыбались. Граф Федор заметил:

— Слава Богу, теперь, зрю, все забыто. С такою-то красавицей женой, к тому же весьма молодой.

Завадовский, молча, обаятельно улыбался, играя бахромой от скатерти. Видя, что материя разговора себя исчерпала, граф Алексей полюбопытствовал, обращаясь к Безбородке и Завадовскому:

— Слыхал, что князь Потемкин плох, правда ли сие?

— Правда, — ответствовал Петр Васильевич. — Сказывают, его секретарь Попов Василий, шлет частые сообщения государыне, что он совсем плох, в больших пребывает мученьях. Якобы, лихорадка его съедает.

— Хм, — хмыкнул граф Алексей, но более ничего не сказал.

— Кстати, тяжело заболел наш банкир Ричард Судерланд, слыхивали? — спросил Завадовский.

— Судерланд? Нет, не слыхивал, — отвечал граф Федор, — не смертельно же?

Завадовский, опечаленно покачал головой:

— Кто его ведает, опричь Бога… Но, навряд ли. Выкарабкается. Люди мрут, как мухи, однако.

Графу Алексею сей разговор, явно был не по душе.

— Что ж при дворе? — обратился он к Безбородке. — Как императрица, Зубовы?

Безбородко пожал плечами.

— Императрица страдает. Ходит в храм, бьет поклоны, просит Всевышнего за Светлейшего. Сказывают, монастырю сделала богатые подарки. А Зубовы? Мыслю, что Зубов может статься и радуется оному.

— Хм. Стало быть, радуется…, — качнул головой Орлов.

Завадовский, глядя исподлобья, молвил:

— Да, что там: все Зубовы радуются. И многие другие радуются. Да уж не знаю, что будет, не будь Потемкина…

— Тут, право, из двух зол, надобно выбирать меньшее, — осторожно заметил Безбородко. — Ведь Зубов в государственной работе ни на что не годен.

Завадовский согласно кивнул:

— Тут уж, пожалуй, ничего не попишешь: я наблюдал за ним. Стало быть, сидит наш Кавалергард-корнет сиднем, целыми днями за бумагами, а толку никакого.

— Откуда же? Когда на уме у оного «Резвуши» — как бы погонять по царскосельским башням с бумажными змеями, да позабавиться со своей мартышкой, — с сарказмом вдруг выдал Безбородко. Все на него обратили свои любопытные глаза, понеже граф никогда так резко не изражался.

Граф Алексей Григорьевич едко усмехнулся:

— Так ведь он уже в чине генерал-адъютанта и навешено на него не меньше четырех ордеров!

Завадовский с горечью отметил:

— В последнее время он изо всех сил тщится приготовить себя к государственной работе, мучит себя над бумагами, не имея ни беглого ума, ни пространных способностей. Хотя, известно: не имея их не можно двигать широкое бремя. Надобно сказать: он прилежен, но, все мы ведаем, без опытности, посредственные дарования лишены успеха. Согласитесь, господа.

— А в кого ему быть способным? В отца-казнокрада и мздоим ца? И как они могли проникнуть в наш круг?

Федор Орлов вдруг, как-то рассудительно изрек:

— Знать, вечный, тайный враг Потемкина, граф Николай Салтыков приложил руку. Отец — Зубов, хоть и не бедный, управлял его имением. К тому же он в друзьях с генерал-прокурором князем Вяземским. Они-то и помогли.

Выдав все оное, граф Федор Григорьевич, скрытно посмотрев на реакцию брата, не без скепсиса добавил:

— Вестимо, сыграла свою роль и Нарышкина Анна Никитична, сродственница Салтыкова.

Граф Алексей Орлов понятливо отвел свои пытливые глаза. Завадовский поспешил не без горечи добавить:

— Вы же слыхивали о скандальном деле касательно лихоимства сего злосчастного Зубова-отца? Казалось бы, все: Зубовых ждет опала. Ан, нет, — граф развел руками, — сумел сей волоокий красавчик вернуть расположение императрицы.

Алексей Орлов нервно забарабанил пальцами по столу. Граф Федор, надув щеки, тяжело выдохнул.

Безбородко, как всегда благодушно, но с заметной обидой, молвил:

— Мне, действительному статскому советнику, с двадцатилетним опытом, теперь фактически нет работы, понеже я оттеснен от реального ведения дел в Иностранной коллегии.

— А что такое?

Безбородко бесстрастно поведал:

— Тамо, как вы, вестимо, догадываетесь, властвуют граф Зубов с моим бывшим другом, хитроумным Аркадием Морковым, коий переметнулся теперь к нему.

— Зубов с сим уродцем? Ему фамилия не Морков, а Безобразов…

— А чтоб ему не переметнуться к фавориту самой государыни? — иронически испросил граф Алексей Орлов. — С таковым фаворитом, новые перспективы…

Хозяин дома и его гости обсудив со всех сторон коварного Моркова, перекинулись на бесхребетного, никчемного вице — канцлера Остермана, засим, паки на Зубовых и их окружение, придя к выводу, что последнее время все не так при дворе государыни, впрочем, как и во всей империи.

* * *

Князь Таврический, все еще находясь в Галаце, никак не мог оправиться от лихорадки. Получив очередное неутешительное извещение от Попова о ходе болезни, обеспокоенная Екатерина писала: