Книга Любовь по смете не проходит, страница 36 – Дасти Винд

Босс криво усмехнулся.

— Если бы я напивался после каждого заявления, то давно бы стал хроническим алкоголиком. Пусть катится к чертям собачьим, раз не умеет держать язык за зубами.

Я сделала несколько шагов вперед и остановилась возле стола для переговоров.

— Что ты мне хотел сказать сегодня, в больнице?

— Не помню.

— Я тебя перебила, и ты убежал.

Женя окинул меня осоловелым взглядом.

— Это ты не захотела слушать и убежала.

— А ты, выходит, нет?

— Я торопился, у меня не было времени тебя ждать, — на удивление резко и зло ответил Шершнев и, схватив стоящую рядом с ним бутылку, попытался наполнить бокал.

Только и бутылка оказалась пуста. Босс, тихо выругавшись, швырнул ее в мусорное ведро.

— Женя, — позвала я.

Он рывком поднялся с кресла и направился к бару.

— Женя, что случилось?

— Ничего, — хрипло ответил он, не оборачиваясь. Открыл бар, рукой оперся о его край и, опустив голову, замер. — Извини, но мне сейчас лучше побыть одному.

Что-то ещё мне слышалось в его голосе, кроме усталости. Какая-то безнадежность или обреченность. Отчаяние, которое он не хотел делить со мной.

Я на цыпочках, стараясь не стучать каблуками, пересекла кабинет. Остановилась за спиной шефа и снова тихо позвала:

— Женя…

Он обернулся, растерянно посмотрел на меня сверху вниз, а я, подавшись вперед, взяла его лицо в ладони и прошептала, глядя в любимые глаза цвета льда:

— Я не хочу оставлять тебя одного.

Он не поцеловал меня, нет, но обнял так крепко, что мне на мгновение стало трудно дышать.

Я закрыла глаза и уткнулась в его плечо. Как бы я хотела, чтобы и ему в моих объятьях было бы также хорошо, как и мне в его!

— Поехали ко мне, — произнесла я, не открывая глаз.

— Нет, — гладя мои волосы, ответил Шершнев. — Сегодня ты — моя гостья.

Мне думалось, что Женя живет в одном из элитных жилых комплексов, и что квартира у него — огромная, с искусственным камином, картинами на стенах и панорамными окнами. Немного бардака, как он говорил, не слишком бы портили вид. Ну, какой у него мог быть бардак? Недопитый чай на кухне, пиджак на кресле, не застеленная кровать?

Я ошиблась по всем пунктам. Дом, где жил Женя, находился неподалеку от центра, на узкой улочке, у трамвайных путей, и представлял собой трехэтажную сталинку двести пятьдесят пятой серии. После ливня единственную дорогу во двор затопило, и таксист, получив лишнюю пару бумажек, при свете одинокого фонаря, аккуратно закатился в лужу. Грозовой ветер гнул ветви высоких раскидистых вязов, и те скребли крышу дома, где свет горел только в паре окон.

Женя вышел первым и помог выйти мне. Под порывами ветра я поежилась, и босс накинул мне на плечи согретый его теплом пиджак, а потом, приобняв за талию, повел меня через лужи к подъезду, то чуть подталкивая, то уводя в сторону, будто бы мы вальсировали. На ступеньках, у двери, сидел одноухий мокрый кот. Завидев нас, бандит принялся выть дурным голосом. Женя пустил его в подъезд, и уличный проходимец в благодарность тут же пометил покрытую трещинами и подпалинами от спичек стену, добавив парадной аромата.

Мы поднялись на второй этаж. Женя включил свет на площадке и достал ключи.

— Древний дом, — заметила я, озираясь по сторонам. — В нашем городе таких, наверное, всего три-четыре.

— Три. Угадала. Мне квартира досталась от бабушки, — Женя распахнул передо мной тяжелую дверь. — Прошу. Включатель справа.

Я проскользнула в темную прихожую, пошарила рукой по стене. Щелчок — и старый бра в форме лилии тусклым светом озарил пустой коридор. Тут были только вешалка для одежды, массивное круглое зеркало-трюмо в черно-золотой раме и круглый столик у стены между кухней и гостиной, застеленный белой, клеенчатой салфеткой.

— У меня тут не слишком уютно, — Женя снял с меня пиджак, обнял сзади за талию и, прижав к себе, положил голову мне на плечо. — Не было времени что-то менять.

— Вы жили тут с Маргаритой?

— Нет, конечно. Родители подарили нам трехкомнатную в "Эдеме". Я оставил те хоромы Рите. Мне они ни к чему.

— Ты здесь вообще бываешь?

Женя сделал шаг вперед и, взяв меня за руку, потянул за собой.

— Я здесь сплю.

В гостиной был диван. И в расстеленном виде он занимал почти половину комнаты. Ещё тут было окно, а на подоконнике — кактус. Его силуэт темнел через занавески и походил на голову в горшке. Я сморгнула и отвела взгляд. У дивана обнаружилась перевернутая кверху дном коробка, на которой стояла чашка в виде божьей коровки, такая потешная, что я мигом забыла про нагоняющий жути кактус.

— Это твоя чашка?

— Моя, — Женя поднял ее и покрутил в руках. — Пойду-ка я ее помою.

— Постой, — я поймала его за запястье. Сделала шаг навстречу и резко отдернула ногу. Мне показалось, я наступила на какое-то животное. — Ой, это что?

Вокруг дивана, в особенности у коробки, по полу были разбросаны листы бумаги — скомканные и не очень, исписанные, изрисованные, с заметками, расчетами, эскизами.

— Я же говорил, — Женя смутился, потер шею, оглядываясь. — Здесь бардак.

— Ты точно тут спишь? — я подняла с пола один из рисунков. На листе формата А4 была изображена ажурная, белоснежная башня, похожая на сплетенные между собой гигантские виноградные лозы. Наверху, под куполом висела одна-единственная гроздь — собранный из нескольких десятков небольших лампочек гигантский светильник.

— Что это? Какая красота!

— Эскиз башни у центрального ЗАГСа. По-моему, этот вариант слишком пафосен.

— Да это произведение искусства…

— Правда? — Женя забрал у меня лист, покрутил его в руках и, поморщившись, скомкал под мой расстроенный вскрик.

— Ты что делаешь?!

— Не то это все, — он сжал бумажку в кулаке.

— Ты с ума сошел! — я бросилась к нему, пытаясь отнять и спасти рисунок. — Отдай! Отдай мне! Если тебе он не нужен, давай я доведу проект до ума!

— Не отдам. Ничего в нем хорошего нет, — Женя крутился, уворачиваясь от меня. — Можно и лучше.

— Не можно! Отдай, жадина!

— Ни за что!

— Ах ты…

Мы упали на диван. Я, извернувшись, села на Шершнева верхом и вцепилась в его руку, которую он закинул за голову.

— Отдай мне!

— Не позволю тебе опорочить свое имя этой безвкусицей! — Женя засмеялся. — Ай! Хватит щипаться!

— Жалко тебе, что ли? Отдай маяк!

Женя замер. Улыбка сползла с его лица.