Книга Триггер, страница 40 – Полина Рей

— Случилось и случилось. Теперь всё позади.

— Катюша…

В голосе свекрови звучат явственные отголоски истерики. Кажется, она боится, что мы вот-вот прекратим разговор — к чему я, по правде говоря, довольно близка — и потому начинает говорить торопливо, едва ли не глотая половину звуков.

— Пожалуйста, помоги нам. Я знаю, у тебя есть повод сердиться на Вадю. Но пожалуйста, помоги. Он вот только в себя пришёл. Сразу тебя позвал. А я ему сказала, что ты не приходила. Помоги нам, прошу.

Меня охватывает такое раздражение, что оно выворачивает наизнанку. Меня он, значит, позвал. А теперь я должна примчаться и помочь. Будто не Персидский всё это сотворил с собой, а я. Будто я ему чем-то обязана!

— Маргарита Григорьевна, чего вы хотите? Мы с Вадимом в стадии развода. Чем я могу вам помочь?

— Деньгами… — Она выдыхает это слово быстро и рвано, и теперь понятна суть её просьбы.

— Вы же знаете, что у меня не очень большая зарплата.

— Знаю. Но квартира… — Делает паузу, а у меня брови ползут наверх. И снова квартира? Твою дивизию, как сказал бы Илья, и весь сыр-бор именно из-за неё?

— Что с квартирой? — уточняю осторожно.

— Ты не могла бы приехать в больницу? — переводит тему свекровь. — Вадя очень будет тебе рад.

Вадя будет мне рад. Ну просто застрелиться. Впрочем, и свекровь я могу понять тоже. Когда ребёнок, пусть даже взрослый, прикован к постели, наверное, можно пойти на всё.

— Что с квартирой, Маргарита Григорьевна? — повторяю терпеливо, чтобы понять, чего от меня ждут.

— Ну, она ведь Ваде тоже принадлежит.

— О, да. Вот только на днях я видела, как оттуда бежала его любовница, словно крыса с тонущего корабля.

Наверное, мне совсем не стоит срывать злость на женщине, которая этого совсем не заслуживает, но я больше не могу сдерживаться. Впрочем, когда слышу, как на том конце Маргарита Григорьевна начинает неистово всхлипывать, разражаясь рыданиями, мне становится не по себе.

— Катюша… пожалуйста, приезжай. Прошу тебя, как мать молю. Нам очень нужна твоя помощь.

Я размышляю ровно пять секунд и цежу короткое:

— Хорошо, подумаю. И позвоню сама.

И выключаю мобильник без ненужных никому прощаний. Итак, я — последняя надежда не только Персидского, но и его матери. Но погружаться в это всё права не имею. А вот сделать так, как нужно мне — вполне.

***

Известие о том, что у нас с Катей будет ребёнок — это что-то запредельное по эмоциям. Сначала меня ошарашивает настолько, что кажется — ударь прямо в меня молния, и то не буду так потрясён. А от того, что произносит это вроде как спокойным тоном, начинает подбрасывать на контрастах.

И первая мысль — как себя будет чувствовать мелкая. Одно дело, когда она радуется, не особо, похоже, понимая, что именно кроется за «у нас будет ещё ребёнок», и совсем другое — когда родится мелкий. Или ещё одна дочка — неважно. Впрочем, у нас есть ещё время, чтобы всё сделать так, как нужно.

Единственное, что вымораживает — Персидский. Эта сука умудрилась не сдохнуть, когда его проткнуло едва ли не насквозь и отделалась лёгким испугом и инвалидностью. Теперь, когда понимаю, что Вадим мог угробить не только Катю, но и нашего с ней ребёнка, хочется лично приехать в больницу к Персидскому и свернуть тому шею. Так сказать, сделать то, что не доделала авария. Тем более и повод появляется сказать всё, что думаю по этому поводу, когда Катя заводит разговор после ужина.

— Мне звонила свекровь. Ну, вернее, бывшая свекровь, — тихо произносит, когда мы сидим за напитками после еды. Я — за бокалом коньяка, Катя — молока. Идеально.

— И? — уточняю, вскинув бровь, уже предвидя, что именно услышу.

— Она просит приехать к Вадиму.

— Исключено.

Меня начинает душить чёрная злость. Конечно, совсем не стоит направлять её на Катю, но… мать её, она что, реально хочет отправиться к этому гондону? Может там сопли-слюни ему станет вытирать или что?

— Я знала, что ты это скажешь. Но и врать не могла.

— Это радует, потому что я ведь на ровном месте какое-нибудь дерьмо могу вполне подумать, — ухмыляюсь невесело, допивая коньяк и пожимая плечами. — На этом разговор заканчиваем?

— Я хочу с Персидским покончить, но боюсь, что если не поеду к нему и не решу всё тет-а-тет, он изобретёт что-то новенькое.

Прекрасно. Психология в действии, только она совсем не вяжется у меня с той картиной мира, которая уже составлена в моей башке, и куда доступа нет ни Вадиму, ни его матери, ни кому бы то ни было из тех, кто может желать нам зла.

— Если он захочет — он изобретёт. Глупо думать, что его способны отвлечь от этого больничная койка или твоё отсутствие.

— И всё же… пожалуйста. Позволь мне с ним увидеться.

Это её «позволь» понуждает поморщиться. Как будто у нас тут рабовладельческий строй. Нет, если хочет, пусть едет и получит снова какую-нибудь пакость. Только я, естественно, ни хрена этому рад не буду.

— Дело твоё, Кать. Хочешь — поезжай. Я тебе не муж запрещать это.

— Илья…

— А ты думала, что я обосрусь от радости и лично тебя к нему отвезу?

Вижу, как она поджимает губы, отводит глаза. Только понять бы ей пора, что за моими словами не стоит ничего, кроме тревоги за неё и нашего ещё нерождённого ребёнка, которого та падла, что лежит в больнице и жаждет увидеть мою женщину, едва не убила.

— Ладно. Извини. Если ты считаешь, что так будет лучше…

— Считаю. И не для него. Для меня. Для нас.

Она вскакивает из-за стола, подходит ко мне, обнимает со спины и прижимается. Если бы мог поехать к Персидскому вместо неё, сделал бы это. Только боюсь, поездка эта станет фатальной. Для Вадима как минимум.

— Завтра отвезу тебя. И дам ровно полчаса. Потом за тобой приду, и Персидский не то что ходить не сможет, а лежать вряд ли вспомнит как.

— Илья! — В её голосе сквозит облегчение, смешанное с удивлением. Нет, правда, Катя ожидала чего-то другого? Если да, то у меня для неё плохие новости. Впрочем, мы только в начале узнавания друг друга, и с тем, что я бываю тираном, ей ещё придётся свыкнуться.

***

В больнице — металлический аромат безысходности. Или это кажется только мне, потому что я ощутимо нервничаю. Идея приехать к Вадиму уже не кажется мне такой блестящей. Это лишние нервы, которые мне совсем не нужны. Но Персидский вполне может сотворить что-нибудь ещё, что скажется впоследствии, потому решить с ним все вопросы нужно прямо сейчас.

— Катюша! — бросается ко мне свекровь, едва я показываюсь в коридоре, по которому, с трудом передвигаясь, ходит несколько человек. Кто-то на костылях, кто-то — с тростью. Меньше всего мне хочется сейчас быть здесь, потому приходится надеть на лицо вымученную улыбку. — Как хорошо, что ты приехала! Спасибо!