Онлайн книга «Смерть лицедея»
|
Клайв и Дональд вошли с надменным видом, источая Schadenfreude [69], и глаза у них светились от предвкушения. Они были еще в гриме, и их раскрашенные мелкими мазками лица имели своеобразный розовато-желтый цвет, как у старинных корсетов. Барнаби решил допросить обоих одновременно, зная об их привычке подначивать друг друга на беззастенчивые откровения. Братья долго устраивались на стульях, охорашиваясь и квохча, словно парочка казуаров. Потом устремили пронзительные взгляды на сержанта Троя и его блокнот, и тот отважно, хотя и с некоторым беспокойством уставился на них в ответ. Сержанту нравилось, чтобы мужчины выглядели как мужчины, а женщины — как женщины. Но этим двоим он не мог подобрать определения. Он всегда хвастался своим умением за милю распознать гомика, но эта странная парочка привела его в недоумение. Он решил, что их скорее всего в раннем возрасте кастрировали. Удовлетворившись таким объяснением, Трой услышал, как Барнаби спрашивает, нет ли у них предположений, кто мог желать зла покойнику, и перелистнул страницу блокнота. — Честно говоря, Том, — сказал Клайв Эверард, тяжело вдохнув, — быстрее будет перечислить, кто не желал ему зла. Не думаю, чтобы в труппе нашелся хоть один человек, который не затаил обиду на Эсслина. — Нельзя ли поконкретнее? — Ну, если вы хотите поконкретнее… — Они обменялись ехидными взглядами. — Почему бы не начать с Дирдре? Он рассказывал в гримерной чудесную историю… — Просто уморительную… — Об ее отце… — Смех, да и только… — И вдруг вошла она. Наверняка она услышала, как Эсслин назвал ее папашу старым маразматиком… — А он такой и есть… — Но, думаете, она это признает? Нет, он у нее рассеянный… невнимательный… плохо себя чувствует… — Плохо себя чувствует, — проквохтал Дональд. — Разве не логично предположить, что она хотела расквитаться? А у кого еще была лучшая для этого возможность? — Это случилось, когда она пришла объявить, что до начала остается пятнадцать минут? — спросил Барнаби, припомнив, какой огорченной выглядела Дирдре, когда он проходил за кулисами. — Именно. Хотите послушать ту историю? — вежливо осведомился Клайв. — Нет, — сказал Барнаби. — Кто еще? Видя, как они со смаком перебирают различные варианты, он спросил: — Как насчет Николаса? — А, вы пронюхали об этом маленьком конфузе? Ну… просто Эсслин узнал, что его кошечка завела роман. — И я боюсь, — покаянно пробормотал Дональд, глядя на сержанта Троя, — что это скорее наша вина. — Но мы и не думали, что он так отреагирует. — Боже упаси. — Я хочу сказать, его самомнение вошло в пословицу. — Бесспорно. — Ну и с кем, — поинтересовался старший инспектор, — она якобы завела роман? — Мы слышали от Розы, которая узнала от Бориса, который узнал от Эйвери, который узнал от Николаса, что это был Дэвид Смай. — А Николас откуда узнал? — Да он сам их видел! — воскликнул Дональд. — Как они резвились у Тима в осветительной ложе. Барнаби это показалось довольно странным. Он бы никогда не подумал, что Китти, за чьей миловидной внешностью, несомненно, скрывается своекорыстная и двуличная натура, может увлечься флегматичным Дэвидом. Впрочем, если ей хотелось разнообразия, никто не мог более разительно отличаться от Эсслина. — А поскольку он был нашим другом, — сказал Дональд елейным голосом, — мы сочли своим долгом поставить его в известность. — И обо всем ему рассказали. — Посередине спектакля? — Ну знаете, он ведь такой опытный профессионал… был. Его ничто не могло вывести из равновесия. — Не было нужды спрашивать, откуда Барнаби известно, когда именно они сообщили Эсслину неприятную новость. Второе действие говорило само за себя. — Вернее, мы так думали. — Но, боже мой, чем это обернулось! — Видите ли, мы не приняли во внимание его эго. Он как Гарольд. Считает себя принцем… или даже королем. А Китти принадлежала ему. Больше никому не дозволялось прикасаться… — Наносить оскорбление его величеству. — Он побледнел, да, Клайв? — Полностью побледнел. — А его глаза сверкнули. Поистине устрашающее зрелище. Мы почувствовали себя вестниками из древнегреческой трагедии. — Когда приносишь дурные вести, а тебя уводят и наматывают твои кишки на вертел. — Он схватил меня за руку — смотрите, у меня до сих пор остались отметины… — Дональд закатал рукав. — И спросил: «Кто?» — Всего одно слово: «Кто?» — Я посмотрел ему в лицо, потом на свою руку и решил: от меня он ничего не узнает. — Дружба дружбой, как говорится… — Конечно, — сказал Барнаби, подавляя тошноту и ободряюще улыбаясь. — Стало быть?.. — Стало быть, я сказал, — продолжал Дональд, — что лучше спросить Николаса. И не успел я договорить… — Ни один из нас не успел договорить… — Он в ярости ринулся прочь. И я не успел добавить: «Только он знает». — А когда мы вернулись в гримерную, то поняли, что Эсслин ухватился не за тот конец и подумал, будто Нико и есть любовник его жены! — И вы не попытались объяснить ему, что он ошибся? — Кругом было полно народу, Том, — голос Клайва прозвучал укоризненно, даже возмущенно. — Не могли же мы говорить при всех. Даже Трой, столь бесстрастно исполнявший роль подручного, что допрашиваемые иногда думали, не впал ли он в спячку, едва подавил изумленный смешок при таком поразительном образчике лицемерия. Эверарды повернулись и внимательно его оглядели. Клайв сказал: — Он ведь этого не записал, да? Дирдре бежала все дальше и дальше. Ей казалось, что бежит она уже несколько часов. Ее ноги болели, а яростный ветер то и дело швырял ей на лицо мокрые пряди волос. По боли в горле и заложенному носу она чувствовала, что плачет, но по ее щекам лилось столько воды, что сказать наверняка было нельзя. Промокший насквозь отцовский пиджак, который она по-прежнему прижимала к груди, казался ей тяжелым, будто свинец. Она в сотый раз смахнула волосы с лица и приостановилась под навесом у аптеки Мак-Эндрюса. Ее сердце неистово застучало, и она попыталась сделать несколько долгих, глубоких вдохов, чтобы его успокоить. Она стояла между двумя витринами. Слева от нее громоздились груды одноразовых подгузников и сосок-пустышек «Томми Типпи». Справа от нее были выставлены оплетенные бутыли, банки с виноградным концентратом и катушки лимонно-желтых пластиковых трубок, похожих на внутренности робота. («Сам себе винодел!») |