Книга Смерть лицедея, страница 59 – Кэролайн Грэм

— Ну да. До выхода «Автомобилей Z» ^[84] всех держали на хлебе и воде.

Колин почувствовал, что должен засмеяться или, по крайней мере, улыбнуться. Наступила долгая пауза. Чего они ждут? Колин нервно прочистил горло и отхлебнул чаю. Вот как они ломают людей. Испытание тишиной. Но зачем его ломать? Разве он не явился с повинной? Почему бы ему не сказать все начистоту? Колин больше не мог молчать:

— Эти мысли не давали мне покоя, Том.

— По поводу бритвы?

— Я чувствовал, что не смогу… эм-м… жить в ладу с самим собой, поэтому… я пришел сознаться…

— Понятно. — Барнаби серьезно кивнул, но, как заметил Колин, ничего не записал у себя в блокноте. — И почему вы это сделали?

— Почему?

— Полагаю, такой вопрос вполне логичен?

— Да, конечно. — В голове у Колина заметались мысли: «Почему? Боже! Какой же я дурак! Надо было придумать мотив заранее». — Потому что… он плохо относился к Дэвиду… глумился и насмехался над ним на репетициях. Унижал его. Я… решил, что следует преподать ему урок.

— Довольно жестокий урок.

— Да…

— Можно сказать, несоизмеримо жестокий.

Барнаби взял ручку.

— Я не ожидал, — голос Колина зазвучал тверже. — Он обращался с Дэвидом, как настоящий подонок.

— Он со всеми обращался, как настоящий подонок.

Колин ничего не ответил, и Барнаби продолжил:

— Ладно, чего вы не ожидали?

— Что он… умрет.

— Бросьте, Колин. Для чего, по-вашему, на лезвие наклеили два слоя ленты? Что, по-вашему, могло случиться, если бы их отклеили, а Эсслин потом провел бритвой себе по горлу? Если вы имели мужество прийти и сознаться, то, по крайней мере, имейте мужество признать, что понимали, какими будут последствия. — Хотя Барнаби почти не повысил голоса, Колину он показался настоящим громовым раскатом, который, отразившись от стен, ударил ему прямо в барабанные перепонки. — Ну и когда вы отклеили ленту?

— После того как Дирдре проверила бритву.

— Разумеется. Но когда именно?

— Вы имеете в виду время?

— Конечно, я имею в виду время!

— Эм-м… думаю, после того как она объявила, что до начала остается полчаса… да. Точно. Стало быть, между половиной и без двадцати восемь.

— Довольно ловко, не правда ли? Ведь вокруг наверняка было немало народу.

— Нет. Дирдре ушла наверх за своими помощниками. А актеры еще сидели в гримерных.

— И где вы это сделали?

— Простите?

— Где?

— На складе декораций.

— Вам пришлось поторопиться. Чем вы воспользовались?

— Складным ножиком.

— Тем, который был за кулисами?

Колин смутился. Он подумал об отпечатках пальцев. Наверняка за кулисами полным-полно его отпечатков, но почем знать?

— Нет. Я использовал свой.

— Он был у вас при себе?

— Нет, в мастерской.

— А с лентой что вы сделали?

— Просто… скомкал ее.

— И оставили там?

— Да.

— Стало быть, если мы туда пойдем, вы ее нам предъявите?

— Нет! Потом… когда я понял, как все ужасно… я выбросил ее. Смыл в унитаз.

— Понятно, — сказал Барнаби и кивнул. Потом откинулся на стуле и принялся глядеть в окно, за которым проплывали темно-серые тучи.

Колин тоже слегка откинулся. Его дыхание почти выровнялось; сердце перестало бешено колотиться. Уже неплохо. Теперь ему нужно запомнить все, что он только что сказал (блокнот Барнаби был весь исписан какими-то загогулинами), и придерживаться этого. Ничего сложного нет.

Колин взглянул на часы. К его удивлению, после того как он вошел в кабинет, прошло всего десять минут. Обманчивое ощущение, будто он просидел здесь и проговорил несколько часов, объясняется расшатанными нервами. Барнаби допил чай.

— Еще чаю, Колин?

Когда тот отказался, Барнаби сказал:

— А я, пожалуй, выпью, — и ушел.

Оставшись один, Колин постарался собраться с мыслями. Вероятно, ему придется отвечать заново на все предыдущие вопросы, да еще и на какие-нибудь новые (хотя он представить не мог, какие именно), но сейчас, обдумав дальнейшие действия, он чувствовал себя гораздо увереннее. В конце концов, основы заложены. Ключевые основы всего дела. И никто не докажет, что он говорит неправду. Он предстанет перед судом и даст присягу. Даст присягу, которая, если так нужно, погубит ему жизнь.

Барнаби отсутствовал долго. Колин задумался, почему тот просто не нажал кнопку вызова, как в прошлый раз, когда хотел выпить чаю. Колин прислушался, но за дверью раздавался лишь отдаленный стук пишущей машинки. Возможно, Барнаби что-то ищет, чтобы записать показания надлежащим образом. Колин снова прислушался, не идет ли кто-нибудь, потом перегнулся через стол и развернул блокнот старшего инспектора. Вся страница была разрисована цветами. Колокольчиками и первоцветами. И папоротниками.

Колин встревожился. Том не записал ни единого словечка! За этим открытием последовало другое, еще страшнее. Причина этого одна — Том не поверил его признанию. Он сидел, кивал, что-то заносил в блокнот, задавал вопросы, а сам все это время просто разыгрывал спектакль. Только притворялся, что верит ему. У Колина задрожала нога, и ступня заколотила по линолеуму. Он резко прижал ногу к стулу, чтобы унять дрожь, а потом почувствовал горечь во рту. Его сейчас вытошнит. Или он упадет в обморок. Но он не успел об этом подумать, как вернулся Барнаби, сел за стол и озабоченно взглянул на Колина:

— Какой-то вы бледноватый. Вы точно не хотите пить?

— Воды…

— Будьте любезны стакан воды, — сказал Барнаби по внутреннему телефону. — А я бы выпил еще чаю.

Вскоре и то и другое принесли. Колин медленно выпил воду.

— Вы ходили заказать чаю, Том? — спросил он.

— Нет. Организовать кое-какой транспорт.

— Ясно.

Колин поставил стакан на стол. Ему отчаянно не хватало времени подумать. С огромным усилием сосредоточившись, Колин почти сразу понял, где допустил ошибку. Мотив убийства. Неудивительно, что Том не поверил. Колин на месте старшего инспектора тоже не поверил бы. Разве не смехотворно — убить человека за то, что он нехорошо относился к твоему сыну. Который и сам взрослый человек. Колин упрекнул себя, что мог бы, по крайней мере, подготовиться более тщательно. Но еще не поздно. Теперь он понял, как все можно поправить. И что надо было сказать в первую очередь.