Онлайн книга «Зов Полярной звезды»
– Не галиматья, а официальный документ, – солидно произнес Прохор с ударением на второй слог в слове «документ». – Теперь все карты на столе, будем играть в открытую, … на… Подошла Адель, но не так чтобы слишком близко. Смерть Хойко и преображение Прохора подействовали на нее гнетуще, она смотрела загнанным зверьком и не убирала руки с «манлихера». – Разрешите, Сан Силич, я эту сколопендру в окружность впишу. – Макар подтянул к локтям рукава бушлата. – Разотру его поленом через медный купорос… – Не нужно, Макар Пантелеевич, – Барченко встал между своим не в меру ретивым приближенным и новоявленным агентом Ягоды. – Мы все обсудим без рукоприкладства. Э… товарищ… как вас по имени-отчеству теперь величать? – Так же как и раньше. Прохором Игнатьичем, – ответил Подберезкин… то есть, фу, Бугрин, и, видя, что дело принимает мирный оборот, револьвер свой спрятал. – Потешно… – решилась подать голос Адель. – Вадим говорил, что видел вас ночью, вы возле палаток расхаживали и в блокнотик что-то записывали. – Не расхаживал, а следил за обстановкой. И не зря! – Бугрин-Подберезкин подбросил осколок мины, поймал и опустил в карман, решив, видимо, сберечь в качестве вещдока. – Как же так сталось, Прохор Игнатьич, что вы только в сей момент истинную свою ипостась нам раскрыть надумали? А допрежь-то почему, как фараонова гробница, отмалчивались? Мы сотрудники того же ведомства. К чему эти выкрутасы? – Приказ, – сухо отпарировал Бугрин. – Велено было наблюдение вести скрытно, попусту не обнаруживаться. Если бы не форс-мажор, я бы и дальше вам похлебки стряпал. Явив свой истинный служебный статус, он и сам видоизменился: мысли излагал более стройно, убрал с лица быдловатое выражение, даже сквернословить стал реже, хотя чувствовалось, что соленые словечки так и вертятся у него на языке. – Ну стряпун из тебя, как из пингвина прокурор, – не замедлил подколоть спецагента Чубатюк. – Довольно пререкаться! – призвал всех к порядку Барченко. – Кто есть кто, мы вызнали. Но как быть с этим? – Он показал на воронку. – Путь к Сейд-озеру закрыт, а без оного поставленной цели нам не достичь. – Примем меры! – рубанул по-большевистски Прохор. – Был бы здесь телеграф, я бы отстучал куда следует, прислали бы роту-другую подкрепления, и мы бы этих лопарей вмиг к ногтю прижали. – Потешно… Не слышала, чтобы лопари ставили мины и пускали ток по проводам. – Адель Вячеславовна резонно глаголет. Ловчий выгреб, вервие на древе – тут я еще могу поверить, сие в духе народов, пробавляющихся охотою… Но полевые фугасы, колючая проволока и электричество – это уж, воля ваша, из другой оперы. Сдается мне, заправляют в тундре вовсе не лопари, а кой-кто поопаснее. – Выявить его – на раз-два! – хорохорился посланник Генриха Ягоды. – Меня вот в академиях не обучали, а и то знаю: ежели по проволоке ток идет, стало быть, где-то есть источник энергии. – Логично, – подтвердил Александр Васильевич. – Вот и пойдем мы по этой проволоке. Не на двадцать же верст она тянется… Найдем источник, найдем и ту сволоту, что все это выдумала. – Потешно… А что, если и там мины расставлены? Не олух же он в конце концов! – И паки восторгаюсь велией мудростию нашей дамы. Супротивник умен. Какие еще каверзы он нам уготовил – кто знает! Посему без самовольности! Возвращаемся в лагерь, там обсудим. Задетый за живое Бугрин опять полез за своим докýментом, зафонтанировал слюнями. – Вы что, не поняли, кто я такой? …вашу в…! У меня полномочия от начальника Особого отдела! Но мягкосердечный и интеллигентный Александр Васильевич проявил на сей раз исключительную твердость: – Какие у вас полномочия? Надзирать за нами? Надзирайте, препоны я вам чинить не стану. Однако руководителем экспедиции назначен я, мне и принимать решения, куда, как и зачем двигаться. Я отвечаю за жизнь каждого, кто в нашем отряде. И потерь бессмысленных не допущу. Ясно вам? – Так что захлебянь свое паяло, Лобачевский! – поддержал шефа Чубатюк. – Ондатрам слова не давали. Макар и Адель придвинулись к Барченко, встали по бокам. Все трое при оружии, готовы к обороне. Прохор Бугрин на рожон лезть поостерегся. – Ладно… Но учтите: это вам с рук не сойдет. Воротимся в Москву, лично доложу о вашем головотяпстве Генриху Григорьевичу. – Докладывайте. Только сперва воротиться бы надо… – Воротимся. А вот что вы скажете людям в лагере? Взрыв они, конечно, слышали, будут спрашивать, что случилось и куда вы лопаря подевали… – Что-нибудь придумаем. Нам бы только паники избежать. – Тогда придумывайте поскорее. Вон уже ваш зам сюда лыжи вострит, да не один… – Ага, – подтвердил Чубатюк, приставив ладонь козырьком ко лбу. – Хряют так, что мослы навыворот. И верно – со стороны лагеря по белому полотну во весь опор летели пятеро лыжников с винтовками. Впереди, отмахивая сажень за саженью, несся Аристидис. Скособочившись над очагом, нойд Чальм держал в пригоршне амулет, снятый с шеи Вадима, и осматривал его, как ювелир, призванный разоблачить поддельный бриллиант. – Виссасит! – просвистел, наконец, и прибавил еще что-то, совсем неразборчивое. – Он говорить, что оберег настоящий. Но ты должен сказать, откуда он у тебя. Вадим подавил вздох и завел опять сказку про белого бычка, то есть про отнятую память. Нойд сидел у огня в своей толстой шубе (и как ему не жарко?), только капюшон спустил, и его уши, выглядывавшие из-под седых колтунов, казалось, встали торчком. Когда Вадим закончил изрядно приевшийся ему самому опус, Аннеке о чем-то пошепталась с дедом и огласила: – Чальм сделать так, что ты вспомнить. Он – великий нойд, ты должен ему верить. Вадим попросил минуту-две, чтобы обдумать предложение. В знахарских способностях старого волхва он не сомневался: горчайшее снадобье вкупе с припарками и примочками свое дело сделали, разбитость и слабость после удара электротоком почти не давали о себе знать, организм восстанавливался беспримерными темпами. Но исцелять тело и врачевать рассудок – две разные вещи. Он еще мог бы предоставить лесному чародею для лечения свои внутренности, однако позволить ему ковыряться в мозгах? Ладно Барченко с его образованностью, тактичностью и сугубо научным подходом. Но дикий идолопоклонник, едва ли прочитавший за свою жизнь хоть одну книгу?.. Вадим взвешивал «за» и «против». С «против» нехватки не было. Тем не менее имелось и «за». Одно-единственное, но такое твердокаменное, что об него, как прибой о волнорез, разбивались все контрдоводы. Вновь очухалась надоедливая шавка, мало не околевшая после того, как шандарахнуло электрическим разрядом. И снова наладилась тявкать да подначивать: что ты теряешь, дорогой товарищ Арсеньев? В черепушке у тебя и так бедлам, все перемешано, как в классическом салате, – куда уж хуже? И Барченко с его учеными подходами не очень-то тебе помог, согласись. Ну вытащил из мешанины две сценки без начала и конца – и что? Это как два кусочка смальты, не дающие представления о сюжете той мозаики, в которую они были встроены. |