Онлайн книга «Поездом к океану»
|
И вот поди ж ты! О себе не сказал ни слова, заставив так много слов произнести ее. И возможно, это к лучшему. Не нужно думать о том, доволен ли он. Вообще не нужно думать. Может быть, с простыми людьми все проще. Пусть и с солдафонами вроде Лионца. - А еще я думаю, - проговорила Аньес в ту минуту, как грампластинка затрещала, оборвав звук, - что слишком многого хочу. С этими словами она поднялась и двинулась к граммофону. Переставить на другую сторону. Тишины не хотелось. Музыка могла заполнить паузы. - Поставьте что-нибудь не на немецком, - неожиданно попросил Юбер. - Вам настолько отвратительно? - Нет. Но если можно избежать, я предпочитаю избегать. - Еще и трусливы, - Аньес мотнула головой и стала перебирать пластинки. Одна, другая, третья. Чтобы услышать, как Лионец чиркнул спичкой. Не спрашивая, возражает ли она. Вероятно, в его окружении не принято спрашивать женщину о таких мелочах. Под иглу легла Катти Ренар. «Un jour à Paris»[2] – в записи тридцать восьмого года. Когда-то они с мужем танцевали под эту пластинку наедине, когда гости уже разошлись, а они остались вдвоем в день его рождения. Пасодобль в духе Энрике Сантеухини[3] был любимой песенкой Марселя де Брольи. Заслушали до дыр, до треска, из-за которого не слышно музыки. Она покупала второй экземпляр сборника уже во время войны. Катти Ренар привела в восторг и нацистов. Но ей повезло больше, чем Аньес. У нее не было отца-коллаборациониста. За нее вступились те, кому она сумела помочь. А тех оказалось так много, что теперь ее голос на старых записях неожиданно стал гимном и символом свободы и борьбы. Ее голос переживающий новую вспышку популярности, хоть она больше и не выступала, так часто звучал на радио, что спроси любого, кто самая популярная певица Франции, ответа ждать пришлось бы недолго. Ее голос – не очень сильный, но такой глубокий, такой хрупкий, что от этой глубины и хрупкости хотелось плакать – заполнил гостиную вместе с запахом дыма. Аньес резко повернулась к Лионцу. Тот ожидаемо курил. - Простите, я вам не предложил, - медленно сказал он. – И днем тоже… сейчас многие женщины смолят наравне с мужчинами. - Я – нет. Пробовала, но мужу не нравилось, он запрещал. - Он был к вам добр? - Да… очень добр. Его убили немцы, он был коммунистом, - она достала из шкафа с посудой блюдце и поставила перед Юбером. – Вместо пепельницы. - Спасибо. Мне жаль. - Это случилось слишком давно для сожалений… Войну переломили именно коммунисты, значит, он был прав. - Интересная теория, - хохотнул Юбер. - Ну говорят ведь, что прав тот, кто победил. - Прав тот, кто не участвует в войне и не калечит собственных сограждан. - Мы все очень далеки от такого положения вещей. - Вам не доводилось, я полагаю, бывать в Швейцарии. - А вам? - А мне пришлось по долгу службы. Один день, - Юбер помолчал. Потом затушил сигарету и поднялся. Нелепо висевшая на нем одежда ее уже совсем не веселила. Он, между тем, подошел к ее стулу и подал руку. – Давайте потанцуем. Вы танцуете? - У вас болит нога. - Я не позволяю ей брать верх над моими желаниями. Катти Ренар не многим лучше вашего «Тристана…» Но хоть француженка. Аньес вскинула на него глаза. И едва удержалась от того, чтобы рассмеяться. В темных зрачках и правда вспыхивали огоньки, которые иначе, чем смехом, не назовешь. Он одной фразой перевернул все ее представление о нем с ног на голову. - Значит, вы все-таки знаете этот сюжет. - И представьте себе, Вагнера тоже знаю. - Предатель для вас хуже немца? - Всем известно, что мадам Ренар была в Сопротивлении, - назидательно сообщил ей Юбер и потащил за руку вверх, - ну же. Давайте потанцуем. Иначе, клянусь богом, распластаю вас прямо на этом столе, а это по отношению к вашей матушке, которая отдыхает, непочтительно. Она подчинилась. Встала. Наверное, в него был встроен магнит. Югом к ее северу. Как иначе объяснить то, что, не нравясь ей, он так сильно ее притягивал? Аньес шагнула к нему, близко, ближе, чем укладывалось бы в рамки приличий, а он, обхватив рукой ее талию, привлек совсем вплотную, так что она невольно уткнулась носом ему в плечо. Неожиданное понимание, что запах незнакомого ей мужчины переплетается с запахом одеколона ее отчима, наполняло до краев, причиняя почти невыносимое чувство, словно бы она обрела дом. - Это же ты был в том кабаке в Ренне три дня назад, да? – чувствуя, как перехватывает дыхание, спросила Аньес, едва оторвавшись. Он повел ее в танце. В том самом пасодобле, который последний раз она танцевала с Марселем. Если бы не знала точно, что у этого человека болит нога – никогда бы не заподозрила. Слишком уверенными, слишком раскованными были его движения. - Да, я. И я знаю, что тебя зовут Аньес. - А я знаю, что ты из Лиона. - Думаешь, этого достаточно? - Рожать от тебя детей я не собираюсь. Для остального достаточно. Губы Лионца растянулись, будто бы в улыбке. А потом прижались к ее виску, оставляя на нем пылающий след и заставляя загораться. Ей казалось, что загораться, потому что он горел иначе, чем другие, и еще потому что она выбрала его сама и просто так – как лекарство от скуки и от скорби. Ночью ее ждала проявка отснятых пленок. Отложить никак не выйдет. Уже утром они должны лежать на столе Гастона Леру, чтобы успеть выйти в пятничном номере – если все будет хорошо. К нему в Ренн, в редакцию, она поедет, едва окончив свой труд. Заодно подвезет Лионца в гостиницу. Как его зовут, ей знать вовсе не хотелось. Какая разница, как зовут мужчину, который жадно целует ее губы, будто пытаясь выпить все силы, но вместе с тем ей кажется, что получит она значительно больше обычного, мало что давая взамен. Обманулась. Она обманулась который уж раз за один только этот день, что уж говорить о всей жизни. Впереди ее ждало только разочарование. Как и всегда после смерти Марселя, она не получила ни-че-го. [1] Кирстен Флагстад (1895 – 1962) – норвежская оперная певица, драматическое сопрано. Исполняла партию Изольды в записи «Тристана и Изольды» в Ковент-Гардене в 1936 году (дир. Фриц Райнер). Об этой записи идет речь в повествовании. [2] «День в Париже» (фр.) [3] Немецкий композитор испанского происхождения. Автор пасодобля «Für dich, Rio Rita» («Для тебя, Рио-Рита», нем.) * * * - Какое насекомое укусило тебя, что ты затеял этот переезд именно сейчас, перед зимой! – жизнерадостно фыркала Катти Ренар, надевая перчатки и излучая истинное довольство жизнью и людьми вокруг. На рыжие кудри накинут теплый шерстяной платок кремового цвета, и этак она кажется совсем молоденькой. Ее и без того хорошенькое личико со вздернутым носиком и породистыми скулами лишь совсем немного припудрено – куда краситься, когда такой дождь? Дождило не первый день, к слову. |