Книга К востоку от Эдема, страница 170 – Джон Эрнст Стейнбек

— Можно с тобой поговорить?

— А почему нет? Давай. Только тише, а то отец придет. Знаешь, какой он любопытный.

Арон сел на кровать. Кейл долго ждал, пока брат заговорит, но тот молчал, и тогда он спросил сам:

— Чего молчишь? У тебя неприятности?

— Нет, все нормально. Поговорить вот надо… Знаешь, Кейл, не хочу я больше учиться в колледже.

Кейл резко повернулся.

— Не хочешь учиться? Почему?

— Не нравится и все.

— Ты хоть отцу еще не сказал? Расстроится он. Мало того, что я не учусь, теперь вот ты. И чем же ты хочешь заняться?

— Попробую на ферме хозяйствовать.

— А как Абра?

— Она давно сказала, что согласна.

Кейл испытующе посмотрел на брата.

— Ферма-то в аренду сдана.

— Как раз об этом я и думаю.

— На земле много не заработаешь, — сказал Кейл.

— Мне много не надо. А на жизнь хватит.

— «На жизнь хватит» — нет, мне это не подходит. Мне нужно много денег, и я их заработаю.

— Каким образом?

Кейл почувствовал себя гораздо старше, чем его брат, и опытнее в житейских делах. Ему захотелось подбодрить, поддержать его.

— Пока ты учишься, я бы начал зарабатывать и копить деньги. Потом, когда окончишь колледж, можем партнерами стать. Я буду чем-нибудь одним заниматься, а ты — другим. Думаю, у нас дело пойдет.

— Не хочу я возвращаться в колледж. Не обязан я.

— Отец хочет, чтобы ты учился.

— Мало ли что он хочет.

Теряя терпение, Кейл пристально вглядывался в брата, в его словно бы выгоревшие волосы, в его широко поставленные глаза, и вдруг со всей отчетливостью понял, почему отец так любит Арона.

— Иди лучше спать, — сказал он как отрезал. — Закончи хоть семестр, а там видно будет. Ничего пока не решай.

Арон встал и пошел к двери.

— Кому же подарок? — спросил он.

— Отцу. Завтра увидишь после обеда.

— Не Рождество ведь.

— Знаю, что не Рождество. Но, может, еще лучше праздник.

Когда Арон ушел к себе, Кейл откинул блокнот со своего подарка пятнадцать новеньких, хрустящих от малейшего прикосновения банковских билетов и тщательно пересчитал их еще раз. Монтерейский окружной банк специально посылал за ними человека в Сан-Франциско, хотя согласился на такую операцию только после того, как были представлены убедительные доводы. Управляющий был ошарашен, он отказывался верить, что, во-первых, владельцем такой крупной суммы является семнадцатилетний юнец и что, во-вторых, тот желает получить ее наличными. Финансисты не любят, когда живые деньги переходят из рук в руки с такой легкостью, даже если это делается из родственных чувств. Уиллу Гамильтону пришлось представить банку поручительство в том, что деньги действительно принадлежат Кейлу, заработаны честным путем и, следовательно, тот имеет право распоряжаться ими по собственному усмотрению.

Кейл завернул билеты в бумагу, обмотал красной тесьмой и завязал каким-то немыслимым узлом, который отдаленно напоминал бантик. По виду в пакете мот лежать носовой платок или какая-нибудь другая пустячная вещица. Кейл сунул пакет в комод под рубашки и улегся, но сон не шел. Он был возбужден и робел, как мальчишка. Поскорее бы пришел и прошел завтрашний день, поскорее бы избавиться от злосчастного подарка. Он ломал голову, ища, что сказать отцу.

«Это — тебе».

«Что это?»

«Подарок».

Что последует дальше, Кейл не представлял. Он ворочался с бока на бок до тех пор, пока не забрезжил рассвет, потом встал, оделся и потихоньку выскользнул из дома.

На Главной улице Старый Мартин прохаживался метлой по мостовой. Городской совет никак не мог решить вопрос о приобретении подметальной машины. Старый Мартин рассчитывал сам сесть на эту машину, но жаловался: самые сливки молодым достаются. Мимо проехал мусорный фургон Бачигалупи, и Мартин завистливо посмотрел ему вслед. Вот оно, настоящее дельце. Наживаются, итальяшки паршивые.

Главная улица была пустынна, только два-три бродячих пса обнюхивали подворотни да у ресторации «Сан-францискские мясные блюда» наблюдалось кое-какое сонное движение. У входа стоял новенький таксомотор Пета Булена, поскольку его с вечера позвали отвести уильямсовских девиц к утреннему поезду в Сан-Франциско.

— Эй, парень, сигаретки не найдется? — окликнул Кейла Старый Мартин.

Кейл остановился и достал коробку «Мюратов».

— Ишь ты, шикарные! — сказал Мартин. — И уж огоньку пожалуй.

Кейл чиркнул спичкой и осторожно поднес ее Мартину, чтобы не опалить ему усы и бороду.

Мартин оперся на ручку метлы и, попыхивая сигаретой, досадливо изрек:

— Самые сливки молодым достаются. — И добавил: — Не, не дадут мне на машину сесть.

— Вы о какой машине? — спросил Кейл.

— Как о какой? О подметальной! Или не слышал? Ты, парень, видать, с луны свалился. — Мартин пребывал в убеждении, что всякий, кто мало-мальски наслышан о городских новостях, должен знать о подметальной машине. Он пустился в рассуждения, совершенно позабыв про Кейла. Может, у Бачигалупи и для него местечко найдется. Они, видать, сами деньги печатают. Три конных фургона уже и грузовик новый.

Кейл повернул на Алисальскую улицу, зашел на почту и заглянул в окошечко 632. Там ничего не было, и он отправился домой.

Ли был уже на нотах и готовил начинку для огромной индейки.

— Всю ночь бродил? — спросил Ли.

— Да нет, только что пройтись вышел.

— Волнуешься?

— Есть немного.

— На твоем месте я бы тоже волновался. Дарить подарки трудно. Хотя получать, наверное, еще труднее. Чудно, правда? Кофе хочешь?

— Не откажусь.

Ли вытер руки, налил чашку себе и Кейлу.

— Как тебе Арон?

— По-моему, нормально.

— Поговорить удалось?

— Пока нет, — соврал Кейл. Сейчас проще соврать. Иначе Ли начнет расспрашивать, а ему не хотелось говорить об Ароне. Сегодня его день. Он долго готовился к этому дню, ждал его, как праздника. Это будет его праздник.

Вошел заспанный Арон.

— Ли, ты на когда обед намечаешь?

— На полчетвертого или на четыре.

— А если в пять сделать?

— Можно и в пять, если Адам не против. А в чем дело?

— Абра только к пяти прийти может. Одну идею отцу собираюсь изложить и хочу, чтобы при ней.

— Ну что ж, в пять так в пять.

Кейл вскочил и поднялся к себе. Там он включил настольную лампу и сел. В нем кипела обида и досада. Арон отнимает у меня мой день, и как легко это у него получается. Мой праздник хочет своим сделать. И вдруг Кейлу стало невыносимо совестно. Он уронил голову на руки и начал твердить себе: «Я просто завидую. Да, я завистливый, в этом все дело. Я завидую, завидую. Но я не хочу никому завидовать». Он повторял снова и снова: «Завидую… завидую», — как будто признаваясь в этом чувстве, он хотел избавиться от него. От покаяния он перешел к самобичеванию: «Зачем я дарю отцу деньги? Разве я это ради него делаю? Нет, ради себя. Уилл Гамильтон правильно сказал — я пытаюсь купить его любовь. Нехорошо это, нечестно. Я вообще нехороший и нечестный. Исхожу завистью к Арону. Надо называть вещи своими именами».