Онлайн книга «Волны, в которых мы утонули»
Она дважды сжала мою руку, и на ее лице появилась едва заметная, почти не различимая улыбка. – Если хочешь, мы можем вместе послушать мою музыку. Знаю, я говорил, что никогда не дам тебе ее послушать, но я хочу сказать, что ты можешь ее слушать, если захочешь. Вчера вечером Джейми собрал для меня новый плейлист на своем компьютере, и я загрузил его в плеер. Я не знаю, что там, но мы можем послушать вместе. Она снова дважды сжала мою руку. Я дал ей один наушник, а сам взял другой. Мы лежали на ее кровати, свесив ноги с края. Я включил музыку. Начала играть «Low» – FloRida feat. T-Pain. «Боже, Джейми». Не слишком-то она подходит моменту [6]. Я хотел включить другую, но Мэгги сжала мою руку, останавливая меня. Ее глаза были закрыты, и по щекам скатилось несколько слез, но я готов был поклясться, что видел, как ее губы дрогнули в едва заметной улыбке. Настолько незаметной, что кто-то, наверное, подумал бы, что она просто хмурится, но я знал, что это не так. Когда я смотрел, как она едва заметно улыбается, мне было больно. Я закрыл глаза, и, когда мы слушали FloRida, у меня из глаз вытекло несколько слезинок. Не знаю почему, но когда она плакала, я тоже плакал. В этот момент я понял, что она была права с самого начала. Она была права насчет меня, и нее, и нас. Я буду любить только ее. Я буду любить ее вечно. Как бы жизнь ни пыталась изменить нас. Часть 2
Глава 7
Мэгги 15 мая 2016 года – восемнадцать лет Мама и папа больше не танцевали. За последние десять лет между ними изменилось многое. Но эта перемена была самой печальной. Они по-прежнему обнимались по утрам, и папа всегда целовал маму в лоб перед тем, как пойти на работу в университет. Выходя из дома, он всегда говорил: «Я люблю…», а мама всегда заканчивала: «…тебя». Они все еще любили друг друга, но больше не танцевали. По вечерам мама разговаривала по телефону со своими лучшими подругами по колледжу, обсуждая меня или разных психотерапевтов, читала статьи в Интернете или оплачивала счета. Папа сидел в гостиной. Он либо проверял работы студентов старших курсов, либо смотрел «Теорию Большого взрыва» [7]. Раньше папа пытался включить песню, под которую они танцевали на свадьбе, но обычно мама была слишком уставшей, чтобы танцевать с ним. – Потанцуй со мной? – спрашивал он. – Не сегодня. У меня болит голова, Эрик, – отвечала она. Она не знала об этом, но я видела, что папа всегда хмурился, когда она уходила. – Я люблю… – говорил он, глядя ей в спину. – …тебя, – по привычке бормотала она. Она поднимала глаза в сторону лестницы, видела меня и хмурилась. Глядя на меня, она всегда хмурилась, как будто я была трещиной на семейном портрете. – Иди спать, Мэгги Мэй. Завтра рано вставать на учебу. Иногда она стояла и смотрела на меня, словно ждала, что я скажу ей что-то в ответ. А потом, когда я молчала, она вздыхала и уходила, еще более уставшая, чем минуту назад. Тяжело было осознавать, как сильно я ее изматывала. Было еще тяжелее сознавать, как сильно я сама себя измотала. – Все хорошо, дочка? – спросил папа, заглядывая ко мне в спальню. Я улыбнулась. – Хорошо, хорошо. – Он потер рукой седеющую бороду. – Время шуток? Мой отец был ботаником в хорошем смысле этого слова. Он был профессором английского языка в Университете Харпер-Лейн и знал о литературе больше других. Но настоящий его талант заключался в том, что он знал самые ужасные шутки на всем белом свете. Каждый вечер он рассказывал мне что-то ужасное. – Что можно найти на кухне у Чарльза Диккенса? – Он похлопал себя по ногам, изображая барабанную дробь, и закричал: – «Лучшее из тимьяна, худшее из тимьяна» [8]! Я закатила глаза, хотя это была самая смешная шутка, которую я когда-либо слышала. Он подошел ко мне и поцеловал меня в лоб. – Спокойной ночи, Мэгги. Земля вертится, потому что твое сердце бьется. Каждую ночь, лежа в постели, я слушала, как Кельвин играет у себя в комнате. Он всегда засиживался допоздна. Он либо слушал музыку, либо делал уроки, либо проводил время со своей девушкой Стейси. Я всегда знала, когда она была у нас, потому что она хихикала, как безумно влюбленная девчонка. Они встречались уже так долго, что даже носили кольца обещания, которые связывали их навеки. Около одиннадцати вечера я просыпалась и слышала, как Шерил на цыпочках выскальзывает из дома, к своему парню Джордану. Джордан был классическим плохим парнем, о которых я читала во многих книгах. Шерил было лучше всего без него, но я не могла сказать ей об этом. Даже если бы и могла, она не стала бы меня слушать. За последние годы каждый из членов моей семьи нашел определенный способ обращения со мной и моим молчанием. Кельвин стал одним из моих лучших друзей. Они с Бруксом проводили со мной много времени. Мы играли в видеоигры, смотрели фильмы, которые нам нельзя было смотреть, и раньше всех находили лучшую музыку на свете. Мама закрылась от меня, когда поняла, что я больше не буду говорить. Она уволилась с работы, чтобы обучать меня на дому, но в основном говорила со мной только о том, что было связано с учебой. По правде говоря, мне казалось, она винила себя в том, что со мной произошло. Ей было сложно видеть меня каждый день, и поэтому она возвела между нами стену. Она не знала, о чем со мной говорить, поэтому через некоторое время ей стало очень тяжело общаться без слов. Иногда, когда я заходила в комнату, она выходила из нее. Но я ее не винила. Увидев меня, она вспоминала, как много лет назад не заметила, что я выскользнула из дома, чтобы встретиться с Бруксом. И ей было больно смотреть на меня. Папа вел себя так же, как и всегда. Пожалуй, он был даже еще нелепее и нежнее, чем раньше. Я была благодарна ему за это. Я всегда могла рассчитывать на него. Казалось, он и мысли не допускал, будто со мной что-то было не так. Он считал, что со мной все в полном порядке. Шерил, напротив, меня ненавидела. Возможно, ненавидела – слишком сильно сказано, но мне в голову приходило только это слово. Впрочем, ей действительно было за что меня не любить. Все время из-за моих проблем она оставалась на втором плане. Из-за меня мы не могли ездить куда-то всей семьей, из-за моего домашнего лечения приходилось пропускать шоу талантов. Кроме того, денег на нее не тратили, потому что мои родители вкладывали их в меня. И, поскольку мама не могла смотреть на меня, она всегда смотрела на Шерил, срываясь на нее по всяким пустякам и обвиняя ее во всем. Неудивительно, что, когда Шерил стала подростком, она начала бунтовать против всего мира. Самой бунтарской ее выходкой был Джордан. Он был ее самой большой ошибкой. |