
Онлайн книга «Зайка»
И они указывают на свободный низенький пуфик. Я сажусь. Смотрю им в глаза. Чувствую себя прямо как в ту бесконечно далекую ночь, когда они попросили меня принести кролика. Попахивает ультиматумом. Я чую, что они сейчас выскажут мне ультиматум. Ты не подходишь нам. Ты… – Ну? Кто хочет ей сказать? – улыбается мне Герцогиня. – Ты скажи, Зайка. – Нет, ты. – Может, мы все скажем? Когда они говорят таким тоном, кажется, что они приготовили мне какой-то приятный сюрприз. – Да, мы должны сказать все вместе. – Давайте на счет? – Да, давайте! Раз… Два… Три! У них вырывается какая-то неразборчивая каша из выкриков. А за ней – взрыв хохота. – Де-евочки! Ну ладно, давайте еще раз, хорошо? – Хорошо! – Раз, два, три! Все повторяется. Они смеются, смеются и смеются, а я все так же сижу на пуфике и наблюдаю за всем этим. «Блин, просто встань и уйди. Уйди отсюда, и все. Почему ты не можешь?» – спрашивает мой внутренний голос, немного издевательски, теряя терпение. Ускользая. Это голос Авы. И в то же время мой собственный. Ненависть вскипает у меня в душе, и все же я сижу, пригвожденная к месту диким страхом, что они решили меня прогнать. Герцогиня кладет на колено Кексика ладонь, и это производит эффект домино – все тут же по очереди успокаиваются и затихают. – Саманта, – молвит Герцогиня после довольно длинной паузы. – Мы хотели бы, чтобы сегодня ты возглавила Мастерскую. – Мы чувствуем, что ты уже готова, Зайка. – Честно говоря, нам не терпится взглянуть, на что ты способна. – Да, мы хотим увидеть, как ты направишь эту твою яростную энергию в Работу. Хотим увидеть, на что способно твое воображение. Куда ни глянь – всюду застенчивые улыбочки и блестящие глазки, внимающие с таким беспокойством, будто на моем лице в этот момент происходит нечто невообразимое. – Зайка, что такое? – Зайка, почему ты плачешь? – Зайка, ну не плачь! – Простите, я подумала, вы собираетесь сказать кое-что совсем другое, вот и все. – Что? – Не знаю, я просто… – они все расплываются и разъезжаются в разные стороны. Превращаются в размытую кляксу из персиковой плоти, облаченную в платья пастельных радужных оттенков. Собаки по бокам от них превращаются в золотые тумбочки. – Ты что, думала, мы хотим тебя прогнать? И что больше не хотим с тобой дружить? – обеспокоенно спрашивает меня клякса. Я поднимаю взгляд, и клякса мягко смеется многочисленными ртами. – Зайка, ну мы же не в старших классах! – И не на выпускном, Зайка. – И не в фильме из восьмидесятых. – Даже не из девяностых. – Мы же взрослые образованные женщины. Позади кляксы я различаю еще одного Любимого, притаившегося в углу. В одной руке у него деревянная ложка, а в другой – молоток. Поваляр. Потому что они так и не смогли решить, кого хотят больше – повара или столяра. Я наблюдаю за тем, как он тупо пытается мешать и заколачивать пустое пространство перед собой. И смотрит на меня страдальческим взглядом пустых глаз. – Вот, Зайка, – говорит Клякса, протягивая мне Пинки Пай, которую использовали в качестве тотема своих желаний – сложных и запутанных – в самый первый день, когда мы сидели в «Мини». Я смотрю в ее абсурдно большие пластмассовые глаза, слишком большие для ее лошадиной мордочки. – Я не знаю, что сказать. – В этом и прелесть иметь таких подружек, как мы, Зайка. – Иногда слова просто не нужны. – Ты можешь прислать нам какой-нибудь смешной бессмысленный смайлик, но мы сразу же поймем, что ты хотела сказать и что ты чувствуешь. Клякса энергично кивает всеми четырьмя головами. А затем поднимается со своих тронов. Направляется прямо ко мне, неловко, почти застенчиво. На миг колеблется. А потом наклоняется и протягивает ко мне все свои руки и обволакивает ими меня. Прижимает меня к своим многочисленным грудям так, что я не могу дышать и слышу лишь запах травы и сладкой выпечки. Я тону в этом запахе. Задыхаюсь. Меня переполняет ненависть. Меня пронзает острое желание выкрутиться из этого приторного объятия. Я убеждаю себя, что надо бороться – помни, что ты их ненавидишь, помни, что они ненавидят тебя. Но я терплю неудачу. Я сдаюсь. Я потакаю больной потребности, которую не задушить даже сильнейшему отвращению, – потребности в том, чтобы кто-то протянул мне руку, вытащил из холодного, влажного и темного ужаса одиночества и привлек к себе. Погладил по голове. И я таю. Проваливаюсь в их объятие. Я позволяю, нет, даже жажду, чтобы они раздавили и поглотили меня. Я сливаюсь с кляксой воедино. Настолько, насколько это возможно. – Зайка, – говорит один из ее ртов. – Принеси кролика. * * * Они говорят, что поймали его сегодня. Специально для меня. Когда они снимают с коробки красный бархат, у меня вырывается рваный вздох. – Что думаешь? Ну разве он не прекрасен? – Мы увидели его сегодня и сразу подумали: боже мой, это точно кролик для Саманты! – Такой миленький! И в то же время немножечко дерзкий, правда? Я смотрю на маленькое лохматое чудище. Кролик, белый как снег. Глаза у него красные, а вокруг одного из них – черное пятно, похожее на пиратскую повязку. Не могу понять, красивый он, неприятный или просто чертовски жуткий. Но они поймали его специально для меня. И когда я смотрю на его пятнистую морду, ничего не могу с собой поделать и чувствую, как по мне разливается благодарность. – Он прекрасен, – повторяю я. – Спасибо. – Мы так и подумали, что ты так подумаешь! Они зажигают ароматические свечи. Сегодня благовония кажутся более мускусными, пряными и трупно-сладкими, чем те ванильные, которые они жгут обычно. – Мы спросили у продавца, Ферна, в магической лавке, что стоит жечь, если ты больше сука, чем дева. – Но сука в самом лучшем смысле. – Ну или просто… сука. – И Ферн даже думать не стал, он сразу такой: о, вот, держите. И сегодня никакой музыки или кино, Саманта, говорят они мне, потому что ясно же как день, что тебе все это не нужно. На сей раз мы не хотим вмешиваться в творение – оно твое и только твое. Мы не будем вставать на пути твоей кисти. * * * Не знаю, как долго мы уже сидим на чердаке и пялимсяна кролика, сжавшегося в неподатливый, упертый комочек. Он издевается надо мной. Насмехается взглядом маленьких красных глаз. Взорвись. Ну же, мать твою, взорвись, ты, маленький кусок дерьма. |