Онлайн книга «Зайка»
|
– Теряешься? Но… – Потому что разве не так мы все оказались там, где мы все сейчас? Процесс коварен и непредсказуем. Глаза Кэролайн неожиданно наполняются слезами. – Но мне кажется, это начало чего-то серьезного, – шепчет она, обратив жалобно скривившееся личико к Урсуле, но та уже отвернулась. – Итак, кто следующий? На сей раз руки никто не поднимает. Я пристально смотрю в стол, изучая волокна дерева, пытаясь спрятать улыбку, больше похожую на нервный тик. Себя я пытаюсь убедить, что это все нервы, но она ни в какую не желала сходить с моего лица все то время, пока читала Кэролайн, так что я начинаю думать, что это просто истерика. Куда бы я ни пыталась спрятать взгляд, отовсюду на меня смотрят уголки белых коробочек. Страх не дает мне покоя. Пощипывает. Подстрекает. Пс-ст! Совсем неинтересно, Саманта? Он шепчет мне на ухо голосом Макса. Ни капельки не любопытно, что там внутри? – Давайте я, – говорит Кира, поднимая свои странички с таким видом, словно это список смертников. И ей уже не терпится зачитать имена. – Кира, прекрасно, давай. Я смотрю, как она открывает свою белую коробку. Внутри лежит кукла в бархатном платьице. Стеклянные тигриные глаза смотрят прямо на меня. Вишневые губки сложены в улыбку. Словно она спрашивает меня: Ты довольна собой, Саманта? – Называется «Девушка и Волк», – говорит Кира. – Это вроде как сказка, но несколько переосмысленная. Я думаю, это начало чего-то… Со стороны Кэролайн доносится фырканье. Виктория издает губами пердящий звук. Элеанор жмурится так крепко, что ее глаза начинают напоминать два крепко сжаты кулака. – Шлюха! – шипит Кэролайн, пока Кира читает свой рассказ о прелестной рыжеволосой и немой девушке, чей нежный дух долгое время душили злые сестры, после чего волк освободил ее из заточения безмолвия, одарив языком. Она как раз начала читать о том, как волк заговорил с ней низким хриплым голосом, эхом отдающимся в ее самых свирепых, звериных глубинах. Начал воспевать все ее скрытые достоинства. А она в свою очередь пыталась уловить всеоттенки его глаз. Агатовый. Нефритовый. Перванш [66]. Пюсовый [67]. В этот момент Кэролайн вскакивает со своего места и в слезах выбегает из комнаты. Никто не двигается. Я не знаю, плакать мне, смеяться или просто орать от ужаса. Вместо этого я просто смотрю на куклу. А та смотрит на меня в ответ. И загадочно улыбается. Кира открывает было рот, чтобы продолжить, но Фоско авторитетно прерывает ее буквально на вдохе: – Спасибо, Кира, мне кажется, суть мы уловили. За этим следует пауза, настолько беременная, что поглощает собственное дитя и разрастается еще одним, побольше. – Я думаю, ты дала нам более чем достаточно пищи для размышлений и обсуждения. Она обводит нас испытывающим, пристальным взглядом истового гинеколога. Ну что? – Отвратительно, – доносится откуда-то из темноты голос Кэролайн. Она возвращается. Ее рот все еще измазан лавандовой глазурью, удивительно совпадающей с цветом волос. – Так вторично! – Вторично, Кэролайн? Это довольно… – Она воровка! Она украла эту историю у сказочного канона! Как это подло и типично для нее! – Алло, это называется литературным переосмыслением, – парирует Кира, поглаживая свою куклу по голове. Кэролайн фыркает. – Это воровство. Литературное воровство. – Давай поподробнее, – настаивает Фоско. Но Кэролайн со слезами на глазах качает головой. – Я не могу, – выдавливает она и откусывает от кекса еще один кусок. – Тогда, может, кто-нибудь еще хочет высказаться? Виктория, давай послушаем, что думаешь ты. – Мне не показалось, что это отвратительно, – говорит Виктория. Она сидит, скрестив руки на груди. – Скорее просто тупо, глупо и абсолютно неинтересно. Фоско хмурит брови. У нее на лице проступает обеспокоенность. В Чреве нет места жестокости, только если она не исходит от нее самой, Матери. – Можно немного поконкретнее? – Нет, – выплевывает она, оглядывая Киру сверху донизу. – Это просто общее впечатление. – Что ж… Саманта? Элеанор? Я пялюсь в стеклянные осуждающие глаза куклы. Вот только осуждает ли она меня? Или одобряет? Отвожу взгляд. – Я все еще обдумываю услышанное. – Должна признать, Саманта, еще раз, я рада, что ты сегодня с нами. Я тоже все еще… обдумываю, – она складывает ладони вместе так, словно сейчас начнет молиться за наши души. – Ну, кто… – Я, – перебивает ее Виктория. Она встает, снимает крышку с белой коробочки и переворачивает. По столу рассыпаются слова. «А», «И», «Очень», «Это». «Потому что», «Гигантомания», «Член», «Голубка». «Поэзия магнетизма». Я закрываю глаза. Представляю, как он с совершенно серьезным лицом протягивает ей пакет с отлитыми словами. В руках у Виктории всего одна, мятая страничка. – Итак, это виньетка. – Боже, как неожиданно, – шепчет мне Кира. – Что? – поворачивается к ней Виктория. – Ты что-то, мать твою, вякнула? Как всегда, прошептала на ушко, мелкая тварь? – Я ничего не говорила, скажи ведь, Саманта? Кира смотрит на меня в поисках подтверждения, состроив маску невиннейшего удивления. * * * Порнограф-экспериментатор / мусорщик по имени Худ. И экзистенциальная балерина. То, что происходит между ними в мусорном баке, – это акт уничтожения плоти, воплощенный в поэзии мычания и хрюканья. Который изредка перемежается магнетическими словами. Бедро. Слизь. Бытие. Закончив читать, Виктория падает на свой стул, прямо как марионетка, у которой подрезали ниточки. Вид у нее такой, словно она только что облевала нас супом и теперь вызывающе смотрит, мол, восхищайтесь или ненавидьте, мне глубоко насрать. Она принимается собирать пазл из слов, рассыпанных по столу, аккуратно и нежно двигая их пальчиками. Я вот-вот заржу, заору или завизжу, и сдерживаться уже нет никаких сил, так что я просто прячу лицо в ладонях. – Девочки? У кого какие мысли? – Лгунья, – рычит Кэролайн. – Ты лжешь! Ты просто отвратительно пишешь, сука ты драная! Часы крови? Луна разума? Прости, пожалуйста, что это вообще, блин, значит?! – Кэролайн! – ужасается Фоско. |