Книга Украду тебя у судьбы, страница 16 – Ева Ночь

Где-то там, он уверен, у ребёнка есть родинка. На стыке плеча и шеи. Он и сам не понимает, откуда у него подобная уверенность. Но чем дольше и пристальнее Никита всматривается в Радину дочь, тем тяжелее ему отогнать навязчивую мысль, что вспыхнула, вцепилась в него и не хочет отпускать.

– Ника! – снова слышит он терзающий слух голос из прошлого.

Ника. Ник. И как ещё одна вспышка – воспоминание.

«Если у меня родится дочь, я назову её Ника. Как тебя. Потому что в генах ты – доминант. Она обязательно будет похожа на тебя, Репин. Такая же тёмненькая красавица. И это хорошо. Моя дочь будет всех разить наповал. Потому что характер у неё будет мой!»

Рада всегда говорила уверенно. Не сомневалась в результатах, даже если это были всего лишь мечты.

В одном она только ошиблась тогда и сейчас. Это не её дочь. А и его – тоже. И чёрта с два он уйдёт отсюда, пока не узнает правды!

Он шагает стремительно. Вслед за девочкой. Туда, где слышится голос Рады.

– Репин, смотри не тресни от напряжения! – бьёт его в лоб резкой фразой Бодрова. Насмешливой, как и её лицо. Похоже на пощёчину, но сейчас его не собьёт, не отрезвит даже это.

Девочка удивлённо оборачивается. Смотрит внимательно. Рада не ошиблась: доминантные гены отыграли виртуозный этюд. Карие глаза. Пушистые ресницы. Маленькая копия большого Репина.

Ему плевать. Он подходит к ребёнку и осторожно убирает вспотевшие локоны с шеи. Чуть отодвигает горловину футболки. Вот она – та самая родинка. Точно такая, как и у него.

Репин знает, сколько девочке лет. Шесть. Есть вещи, в которых нельзя сомневаться, потому что невозможно по определению.

– Здравствуй, Ника, – говорит он, глядя ребёнку в глаза. – Я твой папа, и меня тоже зовут Ник.

Ника смотрит на него без страха. И удивления Ник в глазах дочери не видит.

– А я знаю, – заявляет она, и уже Репин удивляется. У него дыхание перехватывает. – Мне мама говорила. И фотографии показывала. Это значит ты вернулся?

И тогда Ник поднимает глаза на Раду. Та стоит расковано. Насмешка скользит по её губам. Глаза то ли улыбаются, то ли смеются над ним, дураком.

– Я вернулся? – спрашивает он осторожно и вглядывается в глубокую синь Радиных глаз.

– Ну, получается, да! – разводит она руками.

Вот так просто. Словно не было семи лет разлуки. Словно это не она тогда оттолкнула его и сбежала, обрубила все концы и запретила думать, вспоминать, искать, спрашивать.

Но Никита всё же пытался. Ослушался. Не мог смириться, что всё, что она тогда наговорила, правда. Не верил. Да что там – он готов был полти на брюхе, как собака, лишь бы Рада пустила его в свою жизнь. Но больше они ни разу не виделись. До сегодняшнего дня.

Он ничего не слышал о ней. Правда, спустя годы, и не расспрашивал. А сейчас она улыбается и разводит руками. Говорит то, о чём он мечтал горькими ночами, но снова не может поверить в ту лёгкость, с которой стремительно меняется его жизнь. По взмаху её руки.

Она повзрослела. Расцвела. Стала красивее, гибче, ярче. Ей всего двадцать четыре. И у неё появилась грудь. В семнадцать Радка была тощей и нескладной.

Интересно, какой была Ива в семнадцать?..

Он и не понял, как начал сравнивать. Они действительно чем-то похожи. Может, поэтому его так тянуло к Иве. А может, и нет. Противоречивые чувства рвали грудь и мешали свободно вдохнуть воздух.

– Ты же понимаешь, что дурацкие шуточки закончились? – спрашивает он Раду и снова заглядывает ей в глаза. Ищет ответ. Пытается понять.

Что он знает о ней? Знакомая незнакомка. Они и в прошлом встречались всего ничего – стремительный роман, как тогда казалось – любовь на всю жизнь. И вот, спустя семь лет, результат: расцветшая Рада, шестилетняя дочь.

Что-то такое огромное и необъятное падает на плечи, а он боится не того, что не выдюжит, а того, что сейчас Бодрова рассмеётся в лицо, скажет, что это шутка и у неё имеется муж, например. Но она ничего подобного не говорит. Улыбка только у неё становится приклеенной. Дёрни, как фальшивый ус, и отвалится.

– А они были, шуточки? Всегда всё было серьёзно. Расслабься, Репин, не напрягайся. Как ты понимаешь, к алтарю тебя никто не тащит, обязательств у тебя – никаких. Дочь хотела увидеть отца, ну, и…

– Мама сказала, что ты нас найдёшь, – задирает голову Ника. Доверчивое лицо. Открытый взгляд.

– Ну и как? Я долго искал вас? – он спрашивает у Рады, но отвечает ему дочь.

– Нет, не очень. Я считала. Я умею считать до тысячи. Даже больше.

Она так смешно шепелявит. Забавно, старается выговаривать сложный звук правильно, но он ей не даётся. Правда, Никите не до смеха и даже не до улыбок.

– Мы приходим сюда тридцать семь дней.

Он снова смотрит на Раду. Ему хочется сделать ей больно. Не ударить, нет, у Ника рука на неё не поднимется, но встряхнуть её – да, есть такое желание.

– А если бы я не пришёл? Я вообще сегодня впервые попал сюда после… В общем, впервые.

Он глотает слова. У него голова кругом. От эмоций, от шквала чувств. Кажется, он только что разморозился за семь лет. И это больно, жутко больно, оказывается.

– Ну, я дала тебе шанс, – снова разводит руками Рада. – Значит, тебе повезло.

– Мам, пап, я пить хочу, – непосредственная, живая, тёплая. Её ладошка доверчиво касается его руки. Ник сжимает маленькие пальчики. Хватается за них, боясь, что если сейчас откажется, то потом не сможет. Рада уведёт дочь или ещё что-нибудь случится.

– Пойдём, я знаю одно очень хорошее место. Там будет и пить, и поесть. Ты любишь сладкое?

Он ничего не знает о дочери. И о девушке, что стоит рядом, – тоже.

– Мама не разрешает мне сладкое до обеда. От сладкого портятся зубы и аппетит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ника бросает на Раду взгляд. Она её не боится, но слушается. Раду слушаются все. Он тоже… в своё время.

– Я спросил, любишь ли ты сладкое, а не то, что разрешает или не разрешает тебе мама.

– Ну кто же сладкое не любит? Ты как скажешь, папочка! – ребёнок разводит руками точь-в-точь, как мать. Ей было в кого пойти. То ли у всех лучшее взяла, то ли самое лучшее.