Онлайн книга «Терапия памяти»
|
– Нет смысла гордиться прошлым. Надо стремиться что-то делать в настоящем. – Звучит как цитата, – улыбнулся Иващенко. «Ну, еще бы! Таких цитат в моей голове – сотни…» Вместо ответа она пожала плечами и бросила взгляд на часы. До конца сеанса оставалось ровно пять минут, и Ульяна почувствовала облегчение. Сейчас она встанет, выйдет из этого кабинета, и для нее все закончится. – Торопитесь уйти? – перехватил ее взгляд психолог. – Нет… просто… – …просто вам неприятен наш разговор? Ничего, это бывает. Некоторые люди неохотно говорят о себе, это нормально. Ну что ж, не буду мучить вас дальше. Увидимся через неделю, Ульяна Борисовна. – Через неделю? Зачем? Разве для заключения вам недостаточно одной беседы? – не сумев скрыть раздражения, переспросила Ульяна. – Иногда недостаточно, – кивнул Иващенко, пропустив ее интонацию мимо ушей. – Итак… вам назначить время или зайдете, как будете свободны? – Как буду свободна. Могу идти? – Да, я вас не задерживаю. Выйдя из кабинета, Ульяна быстрым шагом покинула отделение, спустилась в переход и там, прижавшись спиной к кафельной стене, съехала по ней вниз, обхватила руками голову и заплакала. Регина Открыв глаза после наркоза, я не сразу смогла четко определить, где нахожусь. На окнах были закрыты жалюзи, и в палате царил приятный полумрак. Под правой рукой у меня оказался пульт с кнопкой вызова медсестры – его кто-то заботливо туда положил, чтобы я не тянулась за ним к тумбочке. Лицо кололи сотни крошечных игл – ну, так мне, во всяком случае, казалось. Левой рукой я коснулась повязки и тут же отдернула руку, поняв, что сейчас вопьюсь в нее ногтями и начну неистово раздирать щеку, чтобы хоть как-то унять зуд, жжение и покалывание. – О, черт… – простонала я чуть слышно. – Даже подумать не могла, что это настолько больно… Палец непроизвольно потянулся к кнопке – может, медсестра хоть укол сделает, а то я так совсем тут рехнусь, а это ведь только начало. Мажаров перед операцией сказал, что это только обработка, а основные операции еще впереди, и если я не могу вытерпеть боль сейчас, то что же будет со мной, когда швов будет больше? Нет, я потерплю. Сунув пульт под подушку, я дотянулась до лежавшего на краю тумбочки мобильному и просмотрела пропущенные звонки. Кроме Ариши, звонил еще и Макс, видимо, хотел узнать мое мнение о сценарии, который я, разумеется, не читала. Может, зря, конечно. Он ведь сказал – съемки еще не завтра начнутся. Нет, я не успею восстановиться, а давать пищу для сплетен тоже не хочу. Да и вообще… мне сейчас аккуратнее нужно, лишних разговоров о своей персоне лучше бы избежать, поменьше мелькать. Пусть все уляжется. Я внесла телефон Макса в черный список и успокоилась. Если что – он всегда сможет найти меня через Аришу. Которая, кстати, волнуется – от нее семь пропущенных звонков, надо бы перезвонить, успокоить. Чувствовала я себя неплохо, но довольно странно – так, наверное, происходит в невесомости, когда своего тела совсем не ощущаешь, хотя видишь и даже вроде бы шевелишься. Подобное я испытывала после пластической операции на носу – в двадцать два года вдруг решила изменить его форму, а из наркоза выходила потом вот с такими же ощущениями. Зато нос получился – загляденье. Интересно, кстати, у Мажарова спросить, как ему работа столичного пластика, не мог же он не заметить. Насколько я успела понять, в этой клинике придерживаются собственных стандартов, а главный хирург, похоже, замещает в этом месте Бога – во всяком случае, персонал ведет себя именно так. Однако мне до этого дела нет, поскольку отзывы об этой клинике просто блестящие. Да и Аришин дядя сразу поддержал идею лечь сюда, а уж он-то вряд ли стал бы советовать ей место, в котором не уверен. В палату почти неслышно вошла медсестра – я вспомнила, что зовут ее Женя. – Ну, как себя чувствуете? Проснулись? Голова болит, кружится? – Лицо болит, – пожаловалась я все-таки. – Ну, это ничего, это пройдет. А если не пройдет, я вам укольчик сделаю, Матвей Иванович назначил. Ужинать будете? При мысли о еде мне почему-то стало дурно, и я отказалась, попросила только попить что-нибудь принести. – Сок, чай, компот, кисель, морс? – как заправский официант, перечислила Женя. – Кисель. Сто лет киселя не пила, – вдруг призналась я, представив, как сейчас возьму в руки стакан с ароматным напитком. – Отлично, принесу кисель. Больше точно ничего не нужно? – Нет, спасибо. – В восемь вечера Матвей Иванович придет вас осмотреть. – Он дежурит? – Да, у него сегодня много послеоперационных, так он всегда в ночь остается. Если у вас есть жалобы сейчас, я могу его вызвать. – Нет, не нужно, – отказалась я. – Про кисель не забудьте, пожалуйста. Женя только улыбнулась и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Я же откинулась на подушку и вцепилась ногтями в одеяло, чтобы не вцепиться ими в лицо под повязкой. Внезапно я вспомнила еще об одной крайне важной вещи, которая за все эти дни слегка отошла на задний план, и меня обдало ледяной волной – а что, если..? Я мгновенно забыла о боли в лице, о том, что голова кружится после наркоза, а ноги какие-то ватные, вскочила и кинулась к шкафу, где были развешаны и разложены мои вещи. На передней стенке, в стыке с потолком, был приклеен скотчем небольшой продолговатый пакетик. Я нащупала его пальцами и успокоилась – все на месте. Шумно выдохнув, я закрыла шкаф и вернулась в постель. Да и в самом деле – ну кому придет в голову ощупывать каждую стенку шкафа, тем более – переднюю? Нет, места надежнее я не найду. Кисель, принесенный Женей, оказался именно таким, как я мечтала – вкусным, ароматным, с легкой кислинкой. С удовольствием выпив его, я испытала почти счастье, как будто вернулась в беззаботное детство, в летний лагерь, куда с удовольствием ездила каждый год лет до четырнадцати. Да, самое беззаботное время – до четырнадцати… то, что я вспоминаю с удовольствием. И как же мне хочется вырвать из памяти то, что было после – вплоть до сегодняшнего дня, когда я лежу на кровати в клинике пластической хирургии с обожженным кислотой лицом. Как я докатилась до этого, как? Когда-то я прочитала фразу, которая как нельзя лучше объясняла это – «мы то, что позволили с собой сделать». Это правда. Я, Регина Шелест, именно то, что позволила когда-то сделать с собой. Хотя даже это имя – не мое. Кто я? А я уже и не знаю… Аделина |