Книга В бессердечном лесу, страница 59 – Джоанна Рут Мейер

Как вдруг раздается топот сапог. Звон ключей. Дверь камеры бесшумно открывается.

Кто-то присаживается рядом, просовывает руку мне под голову.

– Меррик, сядь, пожалуйста.

– Уходите, – сиплю я.

– Меррик. – Чьи-то руки усаживают меня прямо, прислоняя к стене камеры.

Я открываю глаза. Свет факела отражается на медных пуговицах на мундире Тристана. К моему удивлению, с ним Рэйнальт. Я поднимаю взгляд на своего белобрысого друга.

– Его величество не запрещал приводить к тебе врача, – объясняет Тристан.

– Но и не приказывал его позвать, – сухо добавляет Рэйнальт. – Впрочем, я все равно здесь. Где болит?

– Нога, – выдыхаю я. – И, кажется, ребро сломано.

Рэйнальт хмуро взирает на кровавую дыру на моей рубашке.

– Что у вас произошло?

Я начинаю качать головой, но вовремя одумываюсь.

– Это слишком трудно объяснить.

– Поторопись, – говорит Тристан. – Когда закончишь, я выпущу тебя.

Закрыв камеру, он уходит дальше по коридору. Интересно, сколько раз за сегодня он прямо или косвенно ослушался приказов?

Рэйнальт достает флягу из сумки и сует ее мне в руки.

– Пей. Приятного будет мало.

Он кусочек за кусочком достает стекло из моей ноги. Каждый осколок приносит новую боль. Но одного глотка из фляги достаточно, чтобы притупить ее – обжигающая жидкость стекает по горлу в желудок, и я закашливаюсь.

Затем Рэйнальт наносит мазь на порезы и обматывает ногу чистым бинтом. Осторожно надавив на грудную клетку, нащупывает сломанные кости, и я с трудом проглатываю крик.

– Боюсь, с ребром я ничего сделать не могу, разве что перевязать его. Прости, Меррик.

По крайней мере, благодаря его перевязке я уже не чувствую себя так, будто в любой момент развалюсь на кусочки.

Он садится на корточки.

– Что произошло?

Я не могу рассказать о короле. Не хватало, чтобы умер кто-то еще из-за того, что мой отец увидел в звездах.

– Мой отец умер. Я… напал на короля.

Рэйнальт изумленно сыплет красочными ругательствами.

– Очень дерзко, Меррик.

У двери появляется Тристан и открывает ее.

– Пора идти.

Рэйнальт кидает на меня виноватый взгляд и выходит в коридор. С секунду никто из них не двигается.

– Ходят слухи, что скоро армия пойдет на лес, – сообщает Рэйнальт. – Король хочет атаковать Гвиден. Одолеть ее раз и навсегда.

Я передергиваюсь, вспоминая, как на Элиниона сыпались звезды и осколки.

– Бейнс считает, что мы отправимся на верную смерть. Против леса и сирен никто не выстоит.

Вижу вспышку желтых глаз. Серебряные руки, ломающие тела пополам.

– Король не пойдет на нее без плана, – возражаю я. – Раз он решил атаковать, он уверен в своей победе.

Звезды и души. Мои пальцы тянутся к груди, где была смертельная рана, которую король заживил простым прикосновением.

– Надеюсь, ты прав, Меррик, – говорит Рэйнальт. – И надеюсь, что ты выберешься отсюда как раз вовремя, чтобы выступить вместе с нами.

Я корчу гримасу, которая должна сойти за улыбку, а затем Тристан выводит Рэйнальта из тюрьмы на свободу и свежий ночной воздух.

Прислоняюсь к стене и закрываю глаза, но уже не чувствую боли и настойчивого притяжения смерти.

Никак не могу избавиться от воспоминания о папином последнем вдохе, о том, как в нем погасла жизнь, как его тело обмякло в моих руках.

Я опускаю голову на колени и плачу.

Мама привязывает меня к бессердечному дереву ветками шиповника.

Они пронзают каждую часть моего тела.

Шипов тысячи, и каждый из них – маленькое мучение.

Я истекаю человеческой кровью,

пока она не заканчивается.

Дальше из вен льется только сок.

Но мама все равно меня не отпускает.

Все равно не убивает.

Мир вокруг то темнеет, то светлеет,

и так снова и снова.

Не знаю, сколько раз это повторяется.

Я не могу мыслить здраво.

Меня волнуют только боль

и липкий сок.

Один раз идет дождь.

На несколько драгоценных минут

мое тело становится чистым,

а боль утихает.

Тогда приходит мама, шипя от недовольства.

Приказывает деревьям отрастить широкую ветвь надо мной,

чтобы прикрыть от дождя.

Приказывает шиповнику сжиматься сильнее и сильнее, пока я не кричу.

И все равно не останавливается.

Дождь прекращается. Наступает ночь.

Затем рассеянный серебристый рассвет.

Мама возвращается и поет команду шиповнику.

Он чуть разжимается, чтобы мне было легче дышать.

Она улыбается. Ее зубы блестят

от силы

недавно поглощенной души.

– Пой, дочь моя, – велит она. – Неподалеку отсюда есть деревня, полная душ. Приведи их ко мне. Пой.

– Нет, – отвечаю я. И даже это простое слово

царапает горло,

как осколки льда.

Мама сжимает кулак и смеется.

– Это не просьба, глупышка. А теперь пой.

Мое сердце больше ей неподвластно,

но моя воля по-прежнему всецело принадлежит ей.

Она силой вытягивает из меня песню.

Заставляет открыть рот,

вырывает музыку из места глубоко внутри меня.

Я ничего не могу сделать:

ни отвернуться, ни закрыть связанными руками рот.

Я сопротивляюсь

с каждым ударом сердца,

но этого недостаточно.

И тогда я пою,

пою,

пою.

Спустя какое-то время приходят жители деревни. Они зашли очень далеко. Среди них и юные, и взрослые, и старые.

Мама убивает их

одного

за

другим.

Не позволяет мне закрыть глаза,