Онлайн книга «Золотой лук. Книга первая. Если герой приходит»
|
– На берегу? – вызверился Зевс. Грохнул кулаком по столу: – Я громовержец или береговая стража? Ладно, даже если на берегу… Возить, возить кто будет? Молнии, а? По морям, по волнам? Сцилла? Харибда?! Посейдон почесал затылок: – Нет, к этим гадинам доверия нет. Даже если обещать прокорм… Нет, нельзя. Они не слишком-то плавучие. Сцилла в пещере сиднем сидит. Харибда лежит на дне, воду заглатывает. Их только за смертью посылать… Он сделал Гебе знак, что хочет повторить. Богиня юности заторопилась к могучему дяде с чашей, полной багряного нектара. Терпение не числилось среди добродетелей властелина морей, Геба это знала не понаслышке. – Тавмант? – предположил Посейдон, ополовинив чашу. – А что, хорошая мысль! Могу переговорить. Вдруг согласится? Все-таки великан… Боги притихли. Тавмант Чудесник действительно был подводным великаном, способным поднять тяжкий, смертельно опасный груз. Но главное, Тавмант был божеством морских чудес. А где чудеса, там и молнии поплывут. В пользу Тавманта говорило еще и то, что он был отцом Ириды, стремительной вестницы богов, а по матери великан приходился близкой родней мятежнику Тифону, чей огонь Гефест пустил на молнии. Сам же Тавмант в мятежных поползновениях замечен не был: сидел на дне, пускал пузыри. Удивительное дело! Предложения Посейдона, обычно безумные или требующие усилий стократ бо́льших, чем те, что могли бы окупиться, на сей раз оборачивались реальной выгодой. – Остынут, – нарушил молчание Гефест. Зевс повернулся к сыну: – Кто остынет? Тавмант? – Молнии. Если везти по морю, остынут. Если везти под водой, погаснут. – Это точно? Олимпиец сдвинул косматые брови: – Если ты лжешь, хромой… Самого заставлю с молниями бегать! – Я вам не мальчик на побегушках, – куском лепешки Гефест подчищал миску. – Зачем мне лгать? Знаю, что говорю, который год у наковальни! Если хочешь, отец, могу разнести чаши с нектаром. Вместо Гебы, а? То-то вы посмеетесь… – Надо создать Дромос, – перебила сына Гера. – Что? – Создать, говорю, коридор, – покровительница семейных уз мыслила практично, иначе не умела. – Путь богов: из кузни сюда, на Олимп. Если что, могу сделать. Мне не в тягость. И так весь дом на мне. – Смерти моей хочешь? – вкрадчиво поинтересовался Зевс у жены. – Кто клялся не покушаться на любимого супруга, а? Забыла?! После «бунта золотых цепей» – так Олимпийская Дюжина звала меж собой неудачное восстание Семьи – Зевс с крайней настороженностью относился к советам жены. В каждом видел подвох, посягательство на власть, честь, здоровье. Гера вздохнула: – Ты ко мне несправедлив, господин мой, – сама невинность, она была сейчас чудо как хороша. Афродита, и та скисла от зависти. – Есть ли в мире что-то, о чем я пекусь так же сильно, как о твоих делах? – Чистая правда, – буркнул Зевс. – Чем ни займусь, ты уже тут как тут. Боги отвернулись, пряча улыбки. Все знали, чем по большей части занимается владыка богов и людей. Поголовьем внебрачного потомства с ним мог поспорить разве что Посейдон, тот еще жеребец. Гера мстила изменнику, как могла, но за всеми соперницами не поспевала – силы богини брака воистину были несравнимы с мощью ее властительного мужа. – Дромос, – напомнила Гера. – Как насчет коридора? Строить? – Когда ты в последний раз принимала боевую ипостась? – ответил Зевс вопросом на вопрос. – Ты вообще когда-нибудь бывала в боевой ипостаси? – Я в этом не нуждаюсь, – с достоинством парировала Гера. – У меня есть муж. Если я в опасности, он меня защитит. Если я чего-то не понимаю, если я выступаю с сомнительными заявлениями – муж мне объяснит, и я пойму. Замечу, объяснит, а не подвесит несчастную жену между небом и землей! – Отец прав, – внезапно сказала Афина. – Отец прав, – подержал Арей. – Отец прав, – согласился Аполлон. Эхом слов был блеск копья, меча, стрел. – Отец прав, – произнесла Артемида. – Отец прав, – улыбнулся Гермий. – Отец прав, – бросил Гефест. – Мой брат прав, – рокотнул Посейдон. Сверкнули лук, жезл, молот, трезубец. – Я надеюсь, – на щеках Геры, обычно бледных, вспыхнул румянец, – вы потрудитесь… – Такие коридоры, как Дромосы, неустойчивы, – объяснение прозвучало от дверей. Голос был тих, но услышали все. – Я бы сравнил их с глазом урагана, но такое сравнение будет неполным. Если бог войдет в Дромос, находясь в боевой ипостаси, коридор может не выдержать напора явленной божественности. Если же готовым к бою в него войдет такой бог, как мой брат, величайший из великих… Зевс встал, поднял кубок: – Я рад приветствовать тебя, Старший. Ты редко посещаешь наши пиры, Аид! Темная фигура на пороге не двинулась с места. Невесть откуда взявшийся сквозняк игривой собачонкой ластился к ногам гостя. Трепал полы длинного, до пят, плаща, завивал крошечными смерчами. – Скажем честно, Младший, – в ответе Аида крылся намек на усмешку, – я не посещаю их вообще. Ничего личного, просто я домосед. Не люблю, знаешь ли, покидать мои владения. Еще больше я не люблю пользоваться Дромосами. Старший, Средний, Младший. Три брата, Аид, Посейдон и Зевс, так именовали друг друга, встречаясь для важных разговоров с глазу на глаз. Чаще это случалось под землей, во владениях Аида, реже – в морских глубинах Посейдона. На Олимпе, в чертогах Зевса, в присутствии Семьи – ранее такого не бывало никогда. – Сестра, дорогая моя… Холодный взгляд Аида уперся в Геру: – Даже я не рискну войти в Дромос, если не снял шлем-невидимку и не оставил дома свой посох, увенчанный троицей бронзовых псов. Что же говорить о твоем муже, храбрейшем из храбрых, уже готовом метнуть молнию? Дромос лопнет, приняв Зевса в боевой ипостаси. Взорвется, как вулкан во время извержения. Где после этого окажется Зевс? – Где? – задохнулась Гера. Глаза добродетельной супруги мечтательно сощурились. Аид склонил голову: – Я даже боюсь это представить. Мне не хватает воображения. Не надо искушать судьбу, хорошо? Я уже не говорю о той ужасной, той опаснейшей возможности… – Какой?! Зубодробительные паузы Аида, его привычка вечно обрывать все на полуслове, заставляя собеседника ждать и беспокоиться – это бесило Геру с детства. – Допустим, сестра, Тифон однажды освободится. Накопит силы, вырвется, полон ярости, жажды мести. И что? Первым делом он… – Сожрет меня, – Гефест сжал чашу в кулаке. Когда кузнец разжал пальцы, чаша превратилась в бесформенный комок золота. Отпечатки пальцев пятнали его как оспины. – Я ближе всех, с меня он и начнет. Сожрет, а я и убежать не сумею. Какой из меня бегун? |