Книга Иерихон, страница 15 – Басти Родригез-Иньюригарро

— Нет такого закона, по которому женщину, отклонившую повестку, убивают или наказывают иным образом.

— Формально, — вставила она.

— На деле, как только вы отказываетесь от благородной миссии, Медицинский Совет отправляет предупреждение на место работы: «Гражданин не выполнил долг». Работу вы теряете, а вместе с ней жильё и морозильную камеру. Вы не думали присоединиться к монастырю? Судя по всему, жизнь в Агломерации не даётся вам легко.

— Была мысль. Давно. Мне сказали, что я не подхожу по складу характера.

— Всё ясно, мне тоже, — улыбнулся Кампари.

Он не раз спрашивал госпожу Авилу, как ей удалось поселить его в монастыре, не принимая в братья. «Наш суверенитет — не пустой звук», — отвечала она, «но главную роль сыграли подлог, переговоры, бумажная волокита и тонны обаяния. Отдать вас в интернат с провалом в памяти? Всё равно что прямиком в Отдел Психиатрии».

— А сейчас уже поздно, — продолжила девушка. — Даже если я произведу нужное впечатление, добьюсь того, чтобы меня приняли в сёстры, Совет скажет: «Исполните долг, а потом идите в монастырь, никто вас не держит».

— Верно, — Кампари выдвинул подбородок. — Итак, вы лишаетесь работы, а найти новую с таким клеймом невозможно. Теоретически, вы обречены умирать на улице.

— Я думала, что готова и к этому, но…

— Вам не дадут умереть. У нас же гуманное общество. С точки зрения Совета, человек, обрекающий себя на участь изгоя, не может считаться психически здоровым. Вас отправят на принудительное лечение.

— Буду первой сумасшедшей за столетие. Вот только…

— Если после лечебного курса вы не измените решение, за вас возьмутся по новой. Рискуете никогда оттуда не выйти.

— Меня больше тревожит другое. Никто ведь точно не знает, в чём заключается психиатрическая терапия. Вы знаете?

— Нет, даже я не знаю. Секрет организации.

— Вдруг со мной сделают что-то, после чего я буду думать и действовать иначе?

— Перефразируя, вдруг вас вылечат? Да, я бы тоже испугался. Впрочем, не уверен, что медики располагают возможностями, которые им приписывают, — протянул Кампари. — А всё-таки проверять не хочется.

— Тем не менее, мне придётся проверить, — заключила девушка.

Кампари посмотрел на её профиль: ни одной мягкой линии.

— Перед морозильной камерой вы рыдали от безвыходности, потому что смирились с повесткой, — заметил он.

Она кивнула.

— А теперь готовитесь к принудительной терапии. Почему?

Девушка пожала плечами:

— Говорить с вами — странно. Будто сплю. А во сне смотришь на вещи не так, как наяву. Вас этому учили?

Кампари помотал головой, прошёлся по комнате, и наконец произнёс:

— Вас не загребут на принудительное лечение, если голодная смерть исчезнет с горизонта, если ваш номер не удалят из базы занятости, а перекинут на новое рабочее место.

— Технически это верно, но кто же возьмёт меня на работу с отказом от исполнения долга за плечами?

— Я.

Она отвернулась. Удивилась? Вряд ли. Она не дура: должна была догадаться, к чему он клонит.

— Зачем? Я не училась в старшей школе. Прошла образовательную программу по второму разряду.

— И что? Вакансий, сопряжённых с интеллектуальной деятельностью, всё равно пока нет, зато в моём кабинете царит хаос, а уборщиков я к себе не пускаю: в пункт связи без кода не залезешь, но на столе и в ящиках — куча записок, порой более важных, чем официальные документы.

— Записок… Бумажных? Производство бумаги ещё существует? Я думала, её можно потрогать только здесь.

— А на чём, по-вашему, пишут перворазрядники?

— Как на чём? На экранах.

— Точно. Нет, бумагу ещё делают, но на её качество и количество без слёз не взглянешь.

— Стало быть, вы никому не доверяете, раз не пускаете уборщиц в свой кабинет, но меня — впустите.

— Да. Вы ведь будете мне обязаны.

Она помолчала, разбирая его слова на составные части.

— И это всё? Уборка и обещание не выносить ваши бумаги из кабинета?

— Вы ещё не видели слой пыли.

— Я серьёзно.

— Спать со мной не обязательно, если вы об этом.

— «Спать», — теперь она ухмылялась. — Ну и словечки у вас, будто до барьера родились. И всё-таки: я вам понравилась. Будь на моём месте мужчина…

— Мужчина на вашем месте при всём желании не смог бы оказаться. Но вы мне правда понравились, и я не обещаю на вас не пялиться. Красивому мужчине я бы этого тоже не обещал.

— У вас язык без костей. Как вы дожили до этих лет? Кстати, сколько вам? Семнадцать?

— Двадцать три, — обиженно сказал Кампари.

— Не шутите? Так вот, как вы дожили до этих лет и обросли командорскими эполетами впридачу?

— Очень просто. При выпуске из старшей школы не закричал: «Не хочу, не буду!». И когда экс-командор сообщил, что прочит меня в преемники, тоже по полу не катался. А теперь поздно жалеть. Видите, злоупотребляю положением, творю беспредел по мелочи.

— Зачем вы полезли в управление, если не хотели? Почему вас не приняли в монастырь?

— Уровнем интеллекта не дотягиваю.

— Ну да, то ли дело Агломерацией управлять. У вас тоже неспособность к самоотречению?

— Если бы самоотречение было главным условием, Агломерация кишела бы подходящими кандидатами.

— Разве?

— Подумайте, — Кампари ходил кругами по комнате. — Если закроют птицефабрики, граждане подавятся морковью? А если Совет решит реставрировать семью? Граждане убедят себя, что новый порядок удобней. Тут девяносто процентов населения — воплощённое самоотречение. Хотя, меня занесло, — он остановился. — Какое самоотречение, если отрекаться не от чего, если отсутствует «самость»? Лучше поговорим о вас. Переезжать придётся завтра. Курьеры отнимут комнату, Центр предоставит. У вас много личных вещей?

— Откуда? Два комплекта одежды, пять смен нижнего белья. Всё, на что имею право.

— Отлично. В смысле, кошмар, зато удобно. В 8:15 я жду вас на верхней платформе у Центра. Отклоните повестку через пункт связи в моём кабинете. Потом будем смотреть в базу занятости, не моргая: нужно прикрепить ваш номер к Центру Командования через несколько секунд после того, как курьеры его удалят.

— Понятно, — девушка поднялась с пола и размялась.

— Я провожу вас до Линий, — Кампари уже стоял на пороге с фонарём в руке.

— Оставьте мне номер, — сказал командор, когда закрылись двери станционного лифта. — Мало ли что случится за ночь.