Книга Не бесите Павлика, страница 20 – Маргарита Дюжева

Юля решительно сжала кулаки и направилась внутрь дома. Все, я ее достал.

Однако через минуту оттуда донесся раздраженный голос:

— Где комбикорм и в чем его заваривать?

Молодец девочка. Не струсила и нос брезгливо морщить не стала. Уважаю.

Мимоходом представил своих бывших женщин на ее месте. Да одна половина гарема бы в обморок упала, а вторая послала бы меня в далекие дали. А Юлька умница. И снова возникло странное ощущение, что жалко ее отпускать. Да какое там! Жалко даже думать о том, что скоро она уедет.

Мне хотелось, чтобы она осталась. Еще на неделю, на месяц. Да хоть насовсем!

* * *

Отправляясь в гости в другой город, я и предположить не могла, что поездка обернется таким экстремальным приключением.

Я в шоке. Даже, скорее, в ужасе. Но все равно это сделаю.

Почему?

Понятия не имею. К ужасу примешивается что-то отдаленно похожее на любопытство, а еще внутренний голос нашептывает: вперед! Где ты такое еще попробуешь?!

А еще, мне казалось, что дровосек меня испытывает. Ждет, когда начну фыркать и орать, и тогда с умным видом скажет: так и знал, у вас городских кишка тонка. Мне не хочется, чтобы он так обо мне думал, не хочется, чтобы считал бестолковой неженкой, которая боится ноготь поломать. Поэтому упрямо киваю и иду в дом заваривать комбикорм.

…Он похож на наполнитель для кошачьего туалета. Такие же неказистые гранулы, которые в горячей воде превращаются в некрасивое бурое месиво. Это вообще есть можно? Хотя сомневаюсь, что козе есть какое-то дело до того, как выглядит еда, главное — брюхо набить.

— Посоли, — посоветовал бородач и, поймав мой недоуменный взгляд, пояснил, — она любит солененькое.

Надо же, какая царица! Солененькое любит.

Стараясь не смотреть на Павла, я щедро посолила содержимое миски и перемешала большой кривой ложкой.

Он стоял в дверях и, привалившись плечом к косяку, наблюдал за моими приготовлениями. Вроде ничего больше не говорил, а у меня мороз по коже и вовсе не от холода. Просто от того, что он смотрит. Спокойно, оценивающе, чуть прищурив яркие глаза. И мне чертовски не хочется ударить в грязь лицом.

Подумаешь коза. Справлюсь. Наверное…

— Так, — обтерла внезапно вспотевшие ладони о футболку, — волшебное месиво готово. Что дальше?

— Отнеси все в хлев и можешь приступать.

Я только кивнула. Прихватила одной рукой миску с комбикормом, другой кастрюльки и поковыляла к хлеву. В маленьком сарайчике пахло сеном, прелостью и продуктами козьей жизнедеятельности. В какой-то миг я даже порадовалась, что вызвалась только подоить это чудовище, а не вычистить ее дом.

Поставив кастрюльки повыше, пошла за козой.

— Агриппина! — гаркнула так, что с соседней березы испуганно взметнулась серая птица, — Пипа! Кушать подано!

Коза приблизилась и теперь подозрительно смотрела на меня. Потом обернулась к Павлу, стоящему на крыльце, явно не понимая, почему он там, а вместо него какая-то девка стоит у хлева и машет руками.

— Иди сюда! — позвала ее.

Рогатая с места не двинулась, только шею вытягивала, громко принюхиваясь.

Пришлось показать ей миску с комбикормом, едва заметив которую она тут же воспрянула духом и ринулась вперед. Я только успела в сторону отскочить, когда она мимо меня проскочила, чуть не задев меня гладким боком.

Агриппина сама заскочила на деревянную ступеньку у стены, и мне оставалось только ее пристегать кожаным ремнем к ошейнику. Пока вроде все просто.

Я подсунула беснующейся от нетерпения скотине еду, а сама села рядышком на шаткую низенькую табуретку.

Ну-с, приступим!

С мытьем я худо-бедно справилась, как и с массажем, а вот когда пришла очередь доения решимости немного уменьшилось. Что там дровосек говорил по поводу щипков-кулаков? Хоть убей, не помню.

Коза уткнулась в комбикорм и поглощала его со скоростью света, громко шлепая губами. При этом не забывала подозрительно коситься в мою сторону, и что-то подсказывало, что надо поторопиться. Ибо когда еда закончится, стоять и спокойно терпеть мое неумелое титькомятельство она не станет.

Я, склонившись в три погибели, нерешительно покрутила в руках сосок, осматривая со всех сторон, а потом потянула за него. Тоненькая струйка молока ударила прямо в нос.

— Блин, — утерлась подолом и потянула снова, в этот раз метясь в кастрюльку.

Молоко звонко прыснуло на дно посудины.

— Обалдеть! — протянула, повторяя движение, — да я просто прирожденная доярка!

Спустя минуту, с высунутым от усердия языком, я самозабвенно дергала козу за вымя и радовалась своим успехам. Уровень молока резво поднимался, струйки молока с приятным пшиканием врезались в белоснежную пенку, а потом…потом еда закончилась.

Пиппенция вылизала до блеска миску, носом оттолкнула ее в сторону и, сердито глянув на меня, рванула в сторону.

— Стой! Пипа! Замри! Не надо! — я попыталась ее утихомирить, но бесполезно. Коза все больше входила в раж и с остервенением дергалась, пытаясь освободиться от оков.

— Стой!

Она попыталась дотянуться до меня рогами. Не достала и от этого разозлилась еще сильнее. Засуетилась, затопала и наступила прямехонько в центр кастрюли, наполовину заполненной молоком.

— Да чтоб тебя!!! — попыталась сдвинуть ее, чтобы отобрать посуду, но Агриппина присела, напрочь отказываясь отдавать военный трофей.

А потом как рванет, как дернет ногой: кастрюля в одну сторону, молоко в другую, я, пытаясь увернуться от всего и сразу, — в третью. Хлипкая табуретка подо мной сердито крякнула и сложилась, а я повалилась плашмя на пол. Вдобавок отброшенная кастрюля, подкатилась ближе и пребольно тюкнула меня по голове.

И вот лежу я на полу. Руки-ноги в стороны. На меня сверху вниз заинтересованно и немного кровожадно смотрит гадкая коза.

Надо бы возмутиться, заорать, ну или на крайний случай всплакнуть от жалости к себе. Но не хочется. Наоборот, на меня нападает дикий хохот.

Я представила, как выгляжу со стороны и засмеялась еще громче. Видели бы меня друзья-знакомые! Прикрыв лицо руками, продолжала всхлипывать и давиться смехом.

Спустя миг в хлев ворвался не на шутку встревоженный дровосек, а следом за ним Бродский, который тут же бросился вылизывать молочную лужу.

— Что случилось? Я слышал грохот.

Еще бы ты его не слышал! Это было самое эпичное падение в моей жизни. Хотя нет, вру. Самое эпичное было то, на дороге, когда пыталась на лабутенах удрать от кровожадного мужика с бензопилой. Смех вернулся с новой силой.

— Ты плачешь? —  в его голосе послышалось растерянное удивление, — с тобой все в порядке? Ушиблась? Где болит?