Книга Афанасьева, стой!, страница 65 – Олеся Стаховская

Войдя в квартиру, сорвал с себя куртку и бросил её на пол. А сам отправился на кухню. Пока я поднимала и вешала его верхнюю одежду, он практически до краёв наполнил винный бокал коньяком и опрокинул в рот, а затем подошёл к окну, настежь распахнул его и закурил, стоя ко мне спиной. Я забралась в кресло с ногами, обхватила себя руками. Поведение напарника удивляло и настораживало. Вдруг ещё буянить начнет, когда достигнет желаемой кондиции.

Семёнов выкинул окурок в окно, закрыл створку, вернулся к столу. Снова наполнил бокал и собрался было отправить его в рот. Я смотрела на парня круглыми от ужаса глазами. Паника нарастала.

– Семёнов, остановись!

– Не хочу.

– Если ты тут свалишься, я не смогу дотащить тебя до дивана, – предупредила я на всякий случай.

– И не надо. Подложишь подушку под голову, накроешь одеялом.

– Может, ещё рядом лечь?

– Я не возражаю.

Он посмотрел на меня бешеным взглядом, от которого я втянула голову в плечи. Что с ним происходит?

Семёнов поставил нетронутый бокал на стол, шагнул в мою сторону. Сильным рывком выдернул из кресла, смял в охапку и поцеловал. Губы его оказались неожиданно мягкими. Он целовал меня с какой-то болезненной нежностью. С обречённостью. Так, словно это был наш последний поцелуй. Словно я умирала. И я действительно умирала в его руках, задыхаясь от прикосновений горячих ладоней и солёных, хранивших привкус крепкого хмеля и табака губ. Я растворялась в собственных ощущениях, мечтая, чтобы они длились как можно дольше. Но Семёнов неожиданно прервал поцелуй, разжал руки, и я рухнула обратно в кресло.

– М-м-мы же друзья вроде бы, – я была совершенно сбита с толку.

– Ага, конечно, – согласился парень, но я почему-то ему не поверила. И правильно сделала.

Семёнов схватил меня за локоть и поволок в комнату. К дивану.

Я сидела, уронив руки на колени. Челюсть отвисала по мере того, как герой самых смелых моих фантазий избавлялся от одежды.

Представ передо мной во всей своей природной красоте, он принялся стаскивать с меня футболку. Расстегнул джинсы и стянул их, дёрнув за штанины. Затем повалил меня на диван, накрывая своим телом. Божественно слепленным телом, которое я, руководствуясь исключительно собственным воображением, много раз рисовала в альбоме для скетчей.

– Семёнов, ты что делаешь? – шёпотом поинтересовалась я, завороженно глядя в его лихорадочно блестевшие глаза.

– То, что давно должен был сделать, – уверенно ответил он, запечатывая мой рот своими губами.

– Не надо мне твоих одолжений! – возмутилась я, уворачиваясь от поцелуя и пытаясь отпихнуть его от себя.

– Какие одолжения? – не понял он. Приподнялся на руках, давая мне иллюзию свободы и пристально вглядываясь в лицо. – Ты сдурела, что ли, Афанасьева? Давай ты помолчишь немного и не будешь портить момент.

Пришлось подчиниться.

Я обхватила Семёнова руками и ногами. На всякий случай. Чтобы не сбежал, одумавшись. Но он, кажется, и не собирался. Расслабленно перебирал пальцами мои волосы, мечтательно глядя в потолок.

– Как-то стремительно всё вышло, – брякнула я, не подумав.

Семёнов переменился в лице.

– А ты очень тактичная, как я погляжу, – со смешком произнёс он. – Повезло же мне с тобой.

Я фыркнула и уткнулась носом в его плечо. Потом подняла на парня глаза. Он выжидающе смотрел на меня.

– Я совсем не это имела в виду! Правда!

Действительно. Я лишь хотела сказать, что не ожидала очутиться в одной постели с любимым мужчиной, да ещё так быстро. Учитывая нашу договорённость сохранить прежнюю дружбу. Или такой договорённости не было? Одним словом, я не собиралась ранить его чувства.

– Ну-ну. Умеешь воодушевить, что тут говорить.

– Лёша, я серьёзно! Я хотела сказать, что всё случилось быстрее, чем я ожидала.

– Если ты сейчас пыталась исправить ситуацию, то у тебя не получилось.

– Ой, блин!

Семёнов рассмеялся.

– Я мог бы и обидеться, между прочим.

– Не надо! Я не смогу жить с мыслью, что обидела тебя.

– Тогда извинись!

Пришлось извиняться. И мои извинения были приняты благосклонно.

Квартира наполнилась вечерним сумраком. Семёнов нехотя поднялся с дивана и ушёл на кухню. Потянуло холодом и табачным дымом. Я замоталась в плед и босиком пошлёпала за любовником. Он нагишом стоял возле открытого окна, выдыхая дым в промозглую темноту. Я подошла к нему, прижалась к спине, укрыла пледом. Он достал ещё одну сигарету из пачки, прикурил и протянул мне. Мы так и стояли, обнявшись, и молчали. В кухне, которую озаряли лишь слабые огоньки тлеющих сигарет и уличные фонари. Если и есть на свете счастье, то оно именно такое: с мягким плюшем одного на двоих пледа, с размеренным биением чужого сердца, которое чувствуешь опалённой поцелуями кожей, с лёгким запахом сигарет и холодом, сковывающим голые ступни и пробирающимся вверх по ногам.

Семёнов, игнорируя пепельницу, выкинул окурок на улицу, отнял у меня остатки сигареты и отправил следом, закрыл окно. Затем потянул меня к креслу и усадил себе на колени. Я расправила плед, накрывая его голые плечи, уткнулась холодным носом в колючую щёку. Сидеть бы так в темноте и тишине до конца своих дней.

– Афанасьева, объясни мне одну вещь, – прервал уютное молчание Семёнов.

– Мм?

– Ты почему от меня бегала всё это время?

– Не припомню, чтобы ты пытался меня догнать.

– За тобой угонишься, как же, – хмыкнул он. – И всё-таки? Я же с первых дней возле тебя крутился.

– Ага. А ещё возле Кати, Лены, Маши, Тани, Натальи Сергеевны. Мне продолжать?

Семёнов тихо засмеялся.

– Это был обманный манёвр. Хотел довести тебя до нужной кондиции, заставить ревновать. Но не вышло.

– Не вышло, – призналась я. – Какой смысл ревновать того, кто тебе не принадлежит и по всем законам мироздания принадлежать ну никак не может?

– Понятно.

– Что тебе понятно?

– Ты продолжай, продолжай. Мне интересно, что за вселенский бред гнездится в твоей голове вкупе с законами мироздания.

– Нууу… Ты весь такой… Такой… Уххх! И всем нравишься. А я такая… Ну, обычная. Вот… – кажется, справилась.

– Понятно, – снова загадочно протянул Семёнов. – Значит, ты решила, что недостаточно хороша для меня. А моё мнение в расчет не принимается. Так?

Я сконфуженно запыхтела и нахохлилась. Что тут скажешь? Он прав.

– Дура ты, Афанасьева, – торжественно изрёк Семёнов. Я собралась было возмутиться, но он не дал и слова вставить. Прервал возражения долгим прочувствованным поцелуем, а затем продолжил: – Красивая и глупая. Мне нравится. Идеальное сочетание.