Книга Дева в саду, страница 79 – Антония Байетт

Беседа перешла в разбор Фредерики по статьям, словно она была картиной или участницей конкурса красоты. Каждая учтенная и описанная часть поступала ненадолго в распоряжение Кроу, и он щекотал ее, пощипывал губами, терся щекой сообразно желанию. Фредерикины глаза, объявил он, могли быть темнее и больше, но тут ничего не сделаешь. Кстати, он решительно против этой черной подводки. Кроу помуслил платок и стер с ее век остатки черноты. В волосы зарылся руками, приподнял на растопыренных пальцах: нужно поухаживать, проредить по концам специальными ножничками (никакого лака!) и, может, подкрасить – ей пойдет красноватая рыжина тициановских женщин. Но они живые, они пружинят, они заряжены электричеством, сказал он, накручивая их на пальцы и нюхая своим коротеньким носом. Прелестные скулы – мягко клюнул ту и другую губами, как теплая, сухая птица. Рот с характером, да еще с каким! Нужно только следить за собой: не опускать так часто уголки и никогда, никогда не красить губы поверх контура, чтобы казались больше (а она, негодяйка, красит!). Кроу снова лизнул платок и оттер следы ее преступления. От всех этих трений Фредерика ощутила некий жар, не то снаружи, не то внутри. Тут Кроу нагнулся, сухой и теплый, и охватил ее губы своими. От него пахло шерри и древесным дымком. Фредерика увидела его круглую, как луна, лысинку-тонзуру, блестящую и розовую в свете камина. Как все же некстати, что нелепые руки и ноги торчат у нее, как у Ворзеля Гаммиджа ^[215]. Кроу просунул лапку ей в вырез блузки и стал покручивать сосок. Это было определенно неприятно, но Фредерика не чувствовала себя в силах остановить его. Оставалось надеяться, что белье на ней относительно чистое, что случалось не так уж часто.

– Крепкие, как молоденькие яблочки, – сказал Кроу. – Очаровательно. Крепкие, как и вся ты, дитя мое.

Фредерика упорно смотрела в окно, незанавешенное, потому что Кроу любил смотреть, как его кипарисы, и тисы, и можжевеловые кусты медленно тают в густеющей ночи, любил запах лакфиолей и маттиол, любил луну, плывущую над самшитовой живой изгородью, над его белым Аполлоном и Дианой у дорожки, спускающейся в сад. И в этом окне, как Александр давеча на пустошах, Фредерика увидела парящую голову без тела, струистые волосы, белое лицо, глядящее с выражением ужаса. То был Александр, и его прекрасные руки возникли на миг по сторонам лица, словно в немой мольбе. Потом видение содрогнулось и отступило, хрустнул гравий, раздался стук в дверь.

– Войдите, – крикнул Кроу.

Фредерику он не отпустил, а, наоборот, еще крепче прижал ей пах рукой, а вторую вынул из блузки, только чтобы положить поверх. Фредерика, как монструозная кукла, с вызовом уставилась на Александра.

– Вы сами пригласили меня выпить по стаканчику, – начал Александр. – Вы сами сказали, чтобы я обогнул террасу и шел прямиком в кабинет.

– Сказал. Но вы так не хотели расстаться с заляпанными тетрадками ваших мальчишек, что я оставил надежду. А Фредерика, как и я, была мучима жаждой. Мы немного пошалили тут до вашего прихода…

Он легко ссадил Фредерику, шлепнул ее по попе и налил Александру шерри. Фредерика, икнув, протянула свой стакан. Кроу налил и ей. Александр хмурился. Кроу сиял им обоим, круглый и благостный, и серебряный венчик его волос слегка колыхался на сквознячке, тянувшем в каминную трубу. Он подбросил щепок в огонь, и искры рванулись вверх, зеленые, серебряные, синие…

– «Комос», – сказала Фредерика.

– Какой же «Комос»? Это Кэмпион ^[217], – машинально, по-учительски поправил Александр.

– Это «магическое кресло» виновато, – проказливо вставил Кроу, помавая графином.

– В «Комосе» кресло совершенно отвратительное, – сказала Фредерика.

– Совершенно, – согласился Кроу.

– Порнография, – с видом знатока припечатала порозовевшая Фредерика.

Александр холодно посмотрел на нее и сел в кресло. Он ждал, чтобы кто-то заговорил, но все молчали. Через какое-то время Фредерика объявила, что ей пора домой.

– Ни в коем случае! – воскликнул Кроу.

– Я тебя подвезу, – сказал Александр и подумал, что она абсолютно пьяна.

– Позвони маме, скажи, что будешь поздно, и расслабься, – настаивал Кроу.

– Не стоит. Я отвезу ее обратно домой. Мне тоже пора.

На это Кроу как-то неумеренно захохотал и спросил, способна ли Фредерика выбраться из кресла.

Втроем пересекли террасу и вошли в сумрачные аллеи с пахучими травами. Веяло розмарином и самшитом. На миг меж тисов промелькнул бурлящий под луной фонтан. Фредерику мутило от шерри, от возбуждения, от избытка красот и желания иметь такую же кучу денег.

– Прелестно провели вечер, – лепетал Кроу, устраивая ее в серебряной машинке Александра и закрывая дверцу. – Заглядывай еще.

– С удовольствием.

Александр сухо сказал спасибо и рывком тронулся с места.

– Чем вы там занимались?

– Да так, ничем.

– Твои знают, где ты?

– Навряд ли. А вам-то какая разница?

– Я друг вашей семьи.

– Ах, вы вот о чем… – Фредерика икнула. – Так вот, это моя жизнь, и не надо в нее вмешиваться. – Снова икнула и добавила: – Особенно – особенно! – учитывая, что я в вашу не лезу.

Она откинулась и прикрыла глаза.

– Это другое.

– Может быть. Но все равно я не лезу же…

– Нет. Насколько мне известно.

Фредерику покачивало на поворотах, и голова ее тихонько перекатывалась из стороны в сторону. Александра она раздражала. Он был потрясен, увидав ее на хлипких коленях у Кроу. Во-первых, он хотел с Кроу поговорить, а она мешала, во-вторых, ему стыдно было вообразить, чем они еще занимались, пока он пребывал в неведении. Вдобавок он сам себе показался ханжой, и еще что-то шевельнулось внутри, когда он увидел тенью обозначенную округлость, которую мяли пальцы Кроу.