
Онлайн книга «Повелитель войн»
Я солгал Элдреду. Не бывать его черепу на воротах Беббанбурга, хотя Гутфрит получит там место. На Элдреда у меня другие планы. Но сначала мы снесли построенную Финаном стену, сложили все тела наших врагов за исключением Элдреда на бревна и сожгли. Дым высоко поднимался в безветренном воздухе. Мы сняли с Элдреда кольчугу, обувь, крест и все ценное, завернули тело в плащ и отвезли в Беббанбург, где положили в гроб с крестом на крышке, и я отправил его в Эофервик, город без короля. Вместе с телом я послал письмо с сожалениями о смерти Элдреда от рук банды скоттов. Я адресовал письмо Этельстану, Monarchus Totius Brittaniae. И стал ждать, как теперь поступит монарх всей Британии. * * * Константин отрицал нападение на Элдреда и Гутфрита. Но он отрицал и то, что раздувал волнения в Камбрии, а Этельстан знал, что это ложь. Константин даже провозгласил одного из своих военачальников, Эохайда, правителем Камбрии. Одни говорили, что Эохайд — сын Константина, другие — что племянник, но юнец был определенно хитер и безжалостен, подкупом, коварством и несколькими убийствами он добился от норвежцев Камбрии верности. Этельстан назначил своими олдерменами в Камбрии Годрика и Альфгара, но ни один из них не смел появиться в холмах без сотни воинов, а это означало, что даже Бургэм, где Этельстан пытался навязать свою власть всей Британии, теперь фактически управлялся Константином. Так что к возмущению Константина в Уэссексе отнеслись скептически, но слухи-то ходили, и Этельстан был настроен узнать правду. Он прислал из Винтанкестера отца Свитуна, сурового священника с грубым лицом. Его сопровождали три священника помоложе с торбами, полными чернил, перьев и пергамента. Отец Свитун был довольно вежлив, попросил разрешения войти в Беббанбург и открыто сообщил о своей цели. — Меня послали выяснить правду о смерти лорда Элдреда, — объявил он мне. Думаю, он ждал, что я его не впущу, но вместо этого я принял его, дал ему кров, еду, место для лошадей в конюшне и обещание рассказать все, что знаю. — И все же, господин, не мог бы ты поклясться на этом? — спросил отец Свитун, когда мы встретились в Большом зале. Он вынул из торбы маленькую шкатулку из слоновой кости с искусной резьбой. — А что это? Свитун с благоговением открыл шкатулку. — Это ноготь Лазаря, которого Господь воскресил из мертвых. — Я поклянусь хоть на твоих ногтях, — сказал я, — но ты не поверишь клятве язычника, и потому я не понимаю, зачем ты вообще пришел. — Потому что мне велено, — чопорно ответил он. Отец Свитун был сухим в общении, умным человеком, я хорошо знал таких, как он. Король Альфред любил подобных ему церковников, высоко ценил их дотошность, честность и преданность истине. Именно такие люди написали свод законов Альфреда, но сейчас отец Свитун находился в Нортумбрии, где правил закон меча. — Это ты убил лорда Элдреда? — внезапно спросил он. — Нет. Перья заскрипели по пергаменту. — Однако всем известно, что ты его не любил. — Нет. Свитун нахмурился. Перья продолжали скрипеть. — Ты отрицаешь свою неприязнь, господин? — Я не просто не любил его. Я его ненавидел. Он был напыщенным и нахальным куском дерьма. Скрип, скрип. Один из молодых священников незаметно улыбнулся. — Скотты отрицают, что посылали воинов, господин, — настаивал Свитун. — А как же. — И подчеркивают, что смерть лорда Элдреда случилась за много миль от земель скоттов. Не меньше чем в трех днях пути. — Скорее, в пяти, — услужливо сообщил я. — И король Константин обращает наше внимание, что никогда не грабил так далеко в землях короля Этельстана. — Сколько тебе лет? — спросил я. Свитун помолчал, немного смущенный вопросом, а затем пожал плечами. — Тридцать девять, господин. — Ты слишком молод! Сколько тебе было, когда Константин взошел на трон? Одиннадцать? Двенадцать? И через год после этого триста скоттов сожгли амбары у Снотенгахама! Были и другие набеги. Я смотрел на его воинов со стен Честера, помнишь, Финан? — Как вчера, — отозвался Финан. — А это куда дальше на юг, чем... — Я остановился, нахмурившись. — Где погиб Элдред? В долине Тесы? — Именно. — Тебе нужно заглянуть в летописи, отче, — сказал я, — и узнать, как часто скотты грабили в глубине Нортумбрии. Даже на севере Мерсии! — Я безбожно лгал, как и Финан, но очень сомневался, что отец Свитун захочет навестить все монастыри Нортумбрии и Мерсии, где монахи могли вести летописи, потому что тогда ему придется страница за страницей пробиваться сквозь невежественную чушь. Я печально покачал головой. — Кроме того, — сказал я так, будто это только что пришло мне в голову, — не думаю, что эти люди пришли из земель Константина. — Не думаешь? — удивился Свитун. — Я считаю, что они из Камбрии. Это намного ближе. И скотты мутят там воду. — Верно, — сказал Свитун, — но король Константин прислал заверения, что это были не его люди. — А то как же! Они были из Страт-Клоты. Они его союзники, и он использовал их, чтобы иметь возможность все отрицать. — Это он тоже отрицает, — чопорно сказал Свитун. — Будь ты нортумбрийцем, отче, то знал бы, что скоттам нельзя доверять. — Но король Константин поклялся в правдивости своих утверждений на поясе Святого Андрея, господин. — Вот как! — Я сделал вид, что меня это поразило. — Тогда наверняка говорит правду! Молодой священник снова улыбнулся. Отец Свитун нахмурился и нашел новую страницу записей, которые положил на стол. — Я был в Эофервике и говорил с выжившими в том бою людьми лорда Гутфрита, господин. Один из них уверен, что узнал твоего коня. — Нет, не узнал, — твердо сказал я. — Вот как? — слегка поднял бровь Свитун. — Потому что мой конь стоял в стойле. А я был на своем корабле. — Это мы тоже слышали, — согласился Свитун, — но тот человек был совершенно уверен. Он говорит, что у твоего коня, — он помедлил, глядя в свои записи, — яркая белая звездочка на лбу. — Неужели мой жеребец единственный в Британии с белой звездочкой? — рассмеялся я. — Пойдем в конюшню, отче. Ты найдешь там двадцать таких! — Он мог бы найти там и прекрасного серого жеребца Элдреда, которого я назвал Снаугебланд, то есть Буран, но я сомневался, что отец Свитун захочет проверять нашу конюшню. И оказался прав, поскольку он проигнорировал предложение. — А золото? — спросил он. |