Онлайн книга «Сказать жизни «Да!»: психолог в концлагере»
|
КАНТ. Извините, но это просто смешно. С точки зрения нашего существования в вечности единство места и времени уже не проблема, не так ли? СПИНОЗА. Ну, тогда еще одно: мы для этого вдохновим фантазию какого-нибудь писателя или примем участие в старой постановке? СОКРАТ. Гораздо проще. Наша пропаганда будет основана на фактах, на чистых фактах! И наши разговоры, которые мы здесь ведем, тоже будут обнародованы, и именно в театре. КАНТ. Как это прикажете понимать? СОКРАТ. Мы просто разыграем наш протокол на какой-нибудь земной сцене. КАНТ. Что же, все, сказанное выше, и все, что нам еще придется сказать, превратится в спектакль, который вы намерены показать? СОКРАТ. Да, именно это я имею в виду. Барух, как начинается протокол? СПИНОЗА (читает). «Секретарь – Бенедикт де Спиноза; Сократ. И точное время тоже надо указать; Кант. Стоп! Я протестую!». И так далее, и так далее… СОКРАТ. Прекрасно! Тогда все, что здесь говорилось до сих пор, войдет в постановку. (Торжественно.) И мы – сейчас – просто включаемся в спектакль «Синхронизация в Биркенвальде» на сцене театра в… СПИНОЗА. Не годится! Там говорят по-немецки. СОКРАТ. Ну и что? КАНТ. Бенедикт, не забывайте, что здесь мы общаемся с помощью не слов, а мыслей. СОКРАТ. А мысли понимает каждый. И то, о чем мы сейчас размышляем, должно дойти до каждого как на его родном языке… КАНТ. …Потому что это – правда. СПИНОЗА. Понимаю… СОКРАТ. Итак, можно начинать! СПИНОЗА (по-детски радостно, возбужденно). Занавес! КАНТ. Не забывайте, Бенедикт: мы все время на сцене, и занавес поднят. И все это время на нас смотрят и нас слушают. СОКРАТ. Или вы все еще не уловили ситуацию, Барух? СПИНОЗА (немного растерянно). Как, уже? СОКРАТ. Все еще не понимаете? Да мы попросту притворились, будто какой-то писатель использовал наши образы, а нас будто бы изображают артисты. (Смеясь.) Ни один человек не заподозрит, что мы, так сказать, обратились в артистов и воспользовались именем автора – неплохо, да? А публика и вовсе обманута: мы заставили ее играть роль зрителей. И вот увидите: они не догадываются, что они играют, а мы – настоящие и то, что здесь разыгрывается, тоже – настоящее. КАНТ. Нет, серьезно, Сократ, что вы задумали? Что за пьеса? СОКРАТ. Я хочу представить людям картину ада и показать им, что и в аду человек может остаться человеком. Примерно так, как мы здесь, на небесах, – или как там называют это те, внизу, – каким-то образом остались людьми. Разве нет? КАНТ. Безусловно, безусловно! Слава Богу! СПИНОЗА. Слава Богу! СОКРАТ (тихо, Канту). И это называется – атеист… КАНТ (усмехаясь). Итак? Я готов, Сократ! СОКРАТ (обращаясь вверх). Прошу, занавес между вечностью и временем! Средний занавес поднимается. В полумраке виден запущенный, грязный барак концлагеря. Примерно в середине маленькая железная печка. Правая часть барака не видна, слева – входная дверь. Перед ней, еще левее небольшая площадка. Весь левый угол сцены ограждает колючая проволока, тянущаяся вокруг всего барака. Прямо перед зрителями – нары, слегка покрытые соломой, на них, лежа или сидя, расположились заключенные. СПИНОЗА. Где мы? СОКРАТ. В концлагере Биркенвальд. КАНТ (скорее про себя). Жутковато… КАПО (входя с группой заключенных, хрипло, привычно повелительным тоном). Значит, вот – блок 6, барак 9. ФРАНЦ. Быстрей, Карл, нам бы занять местечко у печки! КАРЛ (хромая). Подожди, я не могу так быстро. Левая нога… ФРАНЦ. Обопрись! КАРЛ (опираясь). Вот, хорошо, так дело пойдет. Другие тоже ищут места и постепенно располагаются; капо уходит. ФРИЦ (Эрнсту). Слыхал, как лагерный начальник ругался, что нам в Бухенау дали только одно одеяло и что мы такие вонючие и завшивленные? ЭРНСТ. Давай, старый оптимист, надейся, что здесь будет лучше! ФРИЦ. Почему же обязательно нет? Скажи, разве ты не был уверен, что нас ведут в газовые камеры? А приехали в нормальный лагерь. ЭРНСТ. Еще не вечер… Смотри, еще станешь капо, наломаешь дров… Подожди, пока все кончится – они нас всех свалят в общую кучу, вот увидишь. ФРИЦ. Давай так: если ты сможешь мне доказать, что к этому идет, – будем разговаривать дальше, а пока ты мне этого не доказал, я веду себя так, будто я уверен, что останусь жив. ЭРНСТ. А я не хочу надеяться до последней минуты – слишком тяжело будет разочаровываться. ФРИЦ. А ты правда думаешь, что их не переживешь? (Смеется.) ЭРНСТ. Ты еще способен шутить? ПАУЛЬ. У меня тут в мешке были сигареты! Еще от последней премии. Куда они подевались? Кто-то опять прикарманил! ФРИЦ. Вечно эти фокусы… Я думал, мы все тут товарищи… КАРЛ. И кто тут украдет? Здесь ведь только земляки. ФРАНЦ. Вспомни про Отто… КАРЛ. Бог ты мой, он-то уже наказан. ЭРНСТ. Тоже справедливый порядок – если кто-то схватил кусочек колбасы, должен за это идти в газ… КАНТ (после того, как философы, послушав, смешались с заключенными). Пошлые люди, скажу тебе, Барух. Они воображают, что в их земном существовании должно быть какое-то соответствие между благотворительностью и благосостоянием, между нравственными заслугами и денежными заработками. СПИНОЗА. Beatitudo ipse virtus… [5] Только порядочный человек может быть по-настоящему счастлив. КАНТ (нетерпеливо). Знаю, знаю. Но вы проецируете все в одну плоскость – вы, с вашим монизмом. СОКРАТ. Господа, не ссорьтесь! Здесь же идет спектакль! КАНТ. Но я спрашиваю, Сократ, почему люди еще и ничему не учатся? СОКРАТ. Это верно. Пока они не читают философские книги, они будут оплачивать свои философские заблуждения страданием и кровью, нуждой и смертью. Но подумайте еще раз – разве мы не должны были оплачивать нашу философскую мудрость ни кровью, ни страданием, ни нуждой, ни смертью? СПИНОЗА. Он прав, господин профессор. КАПО (рывком открывая дверь). Только не вбейте себе в головы, вы, вшивые свиньи, что сегодня вам еще дадут пожрать. Наша кухня не рассчитывала на вашу вонючую банду! (Уходит.) |