Книга Пари на красавицу, страница 54 – Ирина Муравская

— Устала. И хочу на улицу. Но меня не пускают.

— Прогулка будет после ужина. Если не испортится погода.

Никогда, никогда ещё я не слышала и не видела столько робости в нём. Это поразительно. Словно рядом со мной стоит совершенно другой человек. Тот, о котором я не имею ни малейшего представления. И никто, наверное.

— Они так и сказали, — женщина заторможено замечает меня, и я буквально чувствую, как шевелятся волосы сзади на затылке. Глаза. У них одинаковые глаза. Даже взгляд один. — Ты привёл с собой подругу, сынок?

— Эта Мал… Это Прасковья, мама, — смущённо исправляется Глеб. — Мы… мы учимся вместе.

— Приятно познакомиться, Прасковья.

— Э-э-э… здрасте… — неуверенно машу я ей. Уровень неловкости — зашкаливающий.

— Здравствуй, — обо мне быстро забывают и переключаются обратно на сына. — Сынок, почему не пришла Настя?

Настя?

— Она… — запинается тот. — Она не смогла. Она навестит тебя позже.

— Я хочу пройтись с ней по торговому центру, прикупить обновок к лету. Как думаешь, врачи разрешат мне ненадолго выйти в город?

— Не знаю, мама… Я спрошу.

Красивая улыбка расцветает на лице женщины.

— А вы поедете с нами? — ой, снова вспоминают обо мне. — Мальчишкам нечего делать в магазинах. Они не умеют наслаждаться процессом.

— Я-я… — испуганно смотрю на Глеба, ища подсказки. Что мне отвечать? Как реагировать? Не вякну ли лишнего? — Д-да… К-конечно. С у-удовольствием, — киваю, наконец, получая слабый разрешающий кивок.

— Это хорошо, — холодные бледные пальцы касаются моего запястья. Инстинктивно хочется отдёрнуть кисть, но сдерживаюсь. — Посидим где-нибудь, посекретничаем. Глеб такой скрытный, почти ничего не рассказывает. Давно вы вместе?

— М-мы не в-вместе…

— Мы учимся в одном университете, — напоминает Глеб.

— Конечно, конечно, — лукавый блеск на мгновение вспыхивает в усталых глазах, когда она смотрит на наши сцепленные руки. Ослабляю пальцы, высвобождаясь. — Нет, нет. Всё хорошо. Вы… — мелкая барабанная дробь по оконному стеклу заставляет её вздрогнуть. Вначале слабая, с каждой секундой она резко нарастает, оглушая перестуком разошедшегося ливня. Последние дни он только такой. Кратковременный, но напористый. Едва ли не град.

С мамой Глеба что-то происходит. Блеск во взгляде пропадает, вместо этого в нём появляется сдавленная затравленность. И страх. Женщина вжимается в кресло, скукоживаясь и словно стараясь стать как можно меньше. Трясётся. Впивается свежим аккуратным маникюром в мягкую обивку подлокотников.

— Мама… — осторожно зовёт её сын, но она не слышит. Жмётся, жмётся, а потом без предупрежедения вскакивает на ноги, ошалело тряся головой, теряя ориентацию в пространстве и отшатываясь от нас. Будто больше не узнаёт. — Мама, всё хорошо. Мама…

Нет. Бесполезно. Её накрывает пелена неадекватности, похожая на транс. Движения становятся заторможенными, лицо краснеет. Губы двигаются, но вместо речи вылетает сбивчивое неразборчивое бурчание. Ошалелые пустые глаза концентрируются в одной точке — на мне. А затем с криками: "ты умерла, тебя нет" в мою сторону вдруг бросаются.

Я настолько в шоке, что если бы меня вовремя не оттащили, и не пошевелилась бы. На шум в палату врывается Эдуард, перехватывая сорвавшуюся в припадке пациентку. На сигнал красной кнопки сбегаются ещё трое сотрудников. Один из них настойчиво, но вежливо начинает выталкивать нас в коридор.

— Простите. Вы должны уйти. Ей нужна тишина. Всё будет хорошо, — крики и шумы частично отсекает захлопнувшаяся перед нами металлическая дверь. Последнее что вижу, шприц в руках одной их медсестёр.

Глеб никакой. Ещё бледнее, чем его мать. Подавленный и пришибленный. Видно, что он разрывается. Хочет скорее меня увести отсюда, но при этом не может просто уйти, так всё бросив. Лишь когда к нам снова выходит Эдуард и они недолго о чём-то разговаривают в сторонке, замечаю, что градус напряжения спадает. Каменная спина Воронцова обмякает, а кулаки перестают стискиваться.

Вот теперь, видимо, больше нас тут ничего не держит и меня уже без сомнений уводят на улицу. Очень вовремя, потому что мне и самой здесь совсем находиться совсем не хочется. В ушах до сих пор не стих гул от криков. Ливень ещё не прекратился, так что на выходе нас обеспечивают зонтом. Вот это сервис.

Возвращаемся на парковку, но уезжать не торопимся. Я стою, прячась под открытым зонтиком. Глеб в нескольких шагах от меня. Успевший промокнуть насквозь и всё ещё никакой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ты как? — осторожно спрашиваю я.

— Прости, — устало растирают переносицу. — Я надеялся, что обойдётся без приступов. Их предугадать невозможно…

Подхожу к нему, пряча его под спасательным куполом, и ободряюще кладу руку на холодную грудь. Сердце у него прям заходится. Тудух-тух-тух, тудух-тух-тух. Того и гляди выскочит, отправившись покорять просторы континента.

— Всё хорошо, — успокаиваю его я. Он так близко, что можно рассмотреть каждую капельку, срывающуюся с волос и стекающую по хмурому лбу, на котором залегли складки. — Кто эта Настя?

— Моя сестра.

Сестра? Ого.

— Старшая или младшая?

— Младшая. Сильно младшая. У нас большая разница в возрасте.

— Покажусь невежей, но я о ней даже не знала.

— Мало кто знал. А кто знал, думает, что после развода она уехала жить с мамой в Европу.

— Почему?

— Потому что я самолично пустил этот слух.

— А на самом деле?

Подсознательно уже догадываюсь, какой будет ответ. И не ошибаюсь.

— А на самом деле она умерла.

Ох.

— У-умерла… — поворот ещё хлеще. Понимаю, что докапываться до подробностей невежливо, особенно в такой момент, но не могу не спросить. Раз уж мы здесь, раз уж мне по собственной воле приоткрывают завесу жизни четы Воронцовых… — Что произошло? — да, я тактичная, как молотилка для мяса.

— Утонула. Они были с мамой на море. Она отвернулась всего на секунду и… её тело обнаружили лишь спустя сутки.