Книга Записки Охотницы, страница 30 – Ирина Муравская

На мгновение в кабинете воцаряется мертвая тишина. Переваривают неприкрытую дерзость? Эх, хотелось бы глянуть на лица “приемной комиссии”, но боюсь столкнуться с Димой и Стасом, так что смотрю только на обвинителя.

— Вас лишили копья, доспех и способностей. Однако по нашим сведениям вы успели прихватить обломок оружия. Он и сейчас у вас?

Чуть не выдаю себя, но вовремя проглатываю испуг. Если они отберут катар...

— Он в надежном месте.

— Вы ведь в курсе, что забрать его — очередное нарушение приказа?

— Двести лет это никого не волновало, а теперь все вспомнили?

— Сложившиеся обстоятельства заставили посмотреть на проблему под новым углом.

— Сложившиеся обстоятельства? Вы про похищение моего копья? Которое, кстати, все эти годы хранилось под вашим чутким и пристальным надзором?

— Вам что-нибудь об этом известно?

— Только то, что оно похищено.

— Что-то еще? Не знаете, кто бы мог это сделать?

— Не знаю, но судя по всему, он далеко не дурак, раз даже вы не в курсе подробностей.

— Он?

Хм. Спалилась. Даже не знаю, что ответить. Этого и не требуется. Мое молчание принимают за признание.

— До нас дошли сведения, что в последние недели вам угрожали. И даже было совершено покушение. Это так?

Прекрасно. Ева всё же разболтала начальству. Хотя я её не виню, этого следовало ожидать.

— Так.

— Вы запомнили лицо нападавшего?

— Нет. А если бы запомнила, он был бы уже мертв. Не люблю, когда нападают со спины.

— Присланные угрозы. Что в них было?

— Предупреждение.

— Какого рода?

— Предупреждающего. Этот тип озлоблен. На вас и вашу систему. В первом послании было сказано, что он как и я был когда-то изгнан. И жаждет мести.

Хвостатик быстро переглянулся с членами “комиссии”.

— Еще что-то?

Что им сказать? Что мой тайный адресант явно помешанный и следит за мной? Если Ева доложила обо всём, то им это и так известно.

— По существу, нет. Разве что… одно из последних посланий гласило: представление начинается. Что конкретно имеется в виду, увы, не могу сказать.

А вот и долгожданный вопрос. Ждала его со вчерашнего вечера.

— Почему именно вы? Почему он решил связаться с вами?

— На этот вопрос отвечать должна точно не я. Не знаю. Вероятно, полагает, что у нас имеется нечто общее. Мы оба одиночки и оба сосланы. Думаю, он надеется обрести в моем лице единомышленника.

— И что же? Есть такой шанс?

Не сдерживаю саркастичной улыбки.

— Даже если так, думаете, я бы призналась? Нет. Разумеется, мой ответ нет. Только, вероятно, он мало что вам даст.

— Но ему понадобилось именно ваше копье.

— Может, хотел сделать мне подарок? — чувствую, как меня медленно обволакивают в непроницаемый кокон безысходности. Ева ведь предупреждала. — Вижу, к чему вы клоните. Зачем увиливания? Скажите прямо: вы полагаете, что я причастна как к краже, так и к тому, что происходит в Москве.

Удивление. Неподдельное.

— С чего вы взяли?

Не сдавать же соседку.

— А иначе, зачем приставлять ко мне надзирателя и привозить сюда? Есть лишь одно предположение: что-то происходит, а козел отпущения пока не найден. По всей видимости, я самый подходящий кандидат. Так или не так?

— Вопросы здесь задаем мы.

— Так и задавайте, — не слишком ли много пренебрежения в моем голосе? А, ну и ладно. — Вместо того чтобы строить нелепые гипотезы.

Да, определенно много пренебрежения.

— Прошу проявить большую учтивость и не советую усугублять свое положение.

— А что толку? — безразлично пожимаю плечами. — Моя жизнь никогда мне не принадлежала. И то, что я начну сейчас лебезить не изменит того факта, что вы можете сделать со мной что пожелаете и когда пожелаете. Или я не права?

— Намекаете, что нам не чуждо беззаконие? Справедливый суд вершится исключительно на основании совершенных проступков.

— За свой проступок я заплатила и уже давно. Больше я ни в чем не виновата.

— Это уже нам решать… — наступает молчание, и я не выдерживаю. Опускаю глаза, рассматривая носы своих туфель. Надо бы почистить, уже где-то испачкала… Гнетущая тишина… Что они там делают? Общаются ментально? Наконец, слышу. — На сегодня всё. Вы свободны.

Мысленно облегченно выдыхаю, хотя понимаю, что раунд не выигран. Мне лишь дали отсрочку, но пока и этого достаточно. Скорее бы выйти на свежий воздух, а то от страха даже голова начала кружиться.

Ноги как назло не держат. С трудом держусь молодцом. В пустоту отпускаю прощальное: “спасибо за беседу” и быстрым шагом направляюсь к двери.

— Ну? Как прошло? — в холле меня уже ждет Ева. Она что, кусала ногти? Только сейчас, увидев ее, до меня доходит.

— Ты знала? Знала?

— О чем?

Ответ на вопрос приходит сам. Из-за двери выскальзывает Дима. В костюмчике и при параде. Как обычно. Ева таращится на него с широко раскрытыми глазами. Нет, такое изумление не подделать, не знала.

Высшие божественные создания (а Данилов младший, вероятно, к ним и относится, иначе его не было бы на закрытом совещании) на то и высшие, у них имеется масса преимуществ перед заурядными “верными собачками” как мы. Одно из них — скрывать сущность.

Если честно, я рада, что Ева не имеет к этому отношения. Чувствую непередаваемое облегчение. Остался хоть кто-то, кому я могу пока доверять. Не то, чтобы полностью, но вера в человечество почти не пошатнулась. Почти.

— Эй, надо поговорить, — Дима пытается взять меня под локоть, но я грубо вырываю руку. Мимо нас как раз проходит длинноногая девица с кипой бумаг. Одно движение и листы изящно взлетают на воздух.

— Помоги девушке, она такая неловкая, — бросаю через плечо и торопливо пролетаю по коридору к служебным лифтам. Раздраженно жму кнопку. Скорее, скорее. Дверцы открываются, и я поспешно прячусь в стальной коробке, увлекающей меня из небес на первый этаж.

Вылетаю на улицу и бездумно несусь через толпу, сшибая прохожих. Заворачиваю, спускаюсь по лестнице и забегаю в метро. Далеко не уеду, конечно, в карманах ни копейки, но поднимаюсь по эскалатору, пересекаю Багратионовский Мост и выхожу по другую сторону от Делового центра.

Куда угодно, лишь бы подальше. Следующие полчаса бездумно брожу по улицам. Погода препаршивейшая: ветер сбивает с ног, а за шиворот нещадно капает. Волосы быстро превращаются в мокрую солому, но это неважно. Все неважно. Главное, не позволить опуститься мысленно возведенной стенке, иначе плотину прорвет. Не хочу уничтожать себя самосожалением.