Книга Свои чужие, страница 5 – Джина Шэй

Подружка кивает и зажимает кнопку закрытия дверей.

Глядя на Диму взглядом василиска, я расстегиваю испорченную блузку.

Знаете, почему я на него смотрю и даже не отворачиваюсь? Да потому что да, очень хочу посмотреть, как у этого утырка глаза на лоб полезут. Поля Варламова такой отчаянной не была и раздевалась только в комнате с задернутыми шторами и выключенным светом. Нужно сказать, я очень долго боролась с этими комплексами. И с другими комплексами тоже.

Но я сейчас — не Поля Варламова, я — Полина Бодлер, а она — точно не пожалеет об этой маленькой провокации, направленной на одного конкретного, раздражающего её мужчину.

Дима старательно смотрит мне в лицо. В лицо, да, хотя я с триумфом замечаю, как его взгляд то и дело норовит соскользнуть ниже. Край губы у него дергается, выдавая подавляемую усмешку.

— А вот ты явно похудела, Полли, — хрипло замечает Варламов. Все-таки сползли глазки, не удержались на лице.

— Конечно, похудела, — осклабилась я. — Мозг никто не выносит, стресса нет, заедать нечего.

Ну, еще, конечно, есть в этом “вина” диетолога и хорошего тренера по йоге, но это не дело бывшего мужа.

— Тебе так очень хорошо, — миролюбиво улыбается Дима. Прям очаровашка. Ух, как же бесит, а!

— Вот только твоих комплиментов мне для счастья и не хватало, — я раздраженно скривила губы, промокнула кожу на груди сухим краем блузки, а потом набросила на плечи жакет. Придется надеть его так, на голое тело. Одна проблема — вырез низковат, видно ложбинку между полушариями груди, но черт с ним. Лучше выглядеть сексуальной, чем недотепой.

Когда застегиваю жакет, замечаю, что Дима выглядит слегка разочарованным. Что, мало попялился? Может, все-таки и не совсем я потерпела крах в намерении произвести на него впечатление при встрече. Хотя… Ну вот чего он там не видел, а? И такое прям ощущение, что его актрисульки все сплошь плоскогрудые. Хотя, если и так — это вообще не мое дело.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нормально? — спрашиваю я у Эльки, та кивает и отпускает кнопку, давая дверям наконец разъехаться. Я шагаю к двери лифта.

— Не нормально, а отлично, — шепчет Дима интимно, склоняясь к моему плечу. — Так гораздо лучше, чем с блузкой, можешь поверить мне как мужчине.

Краем сознания я припоминаю, что Дима терпеть не может оценки “нормально”. Это, мол, слишком никакая оценка. Лучше, мол, сказать что все хуже некуда, чем “нормально”.

— Меня интересует мнение человека со вкусом, — отрезаю я, подавляя в себе острое желание пихнуть Варламова локтем в печень. Борзость характера у моего муженька как всегда запредельна. Но я держусь, ибо если дам волю рукам — точно проиграю в нашем с ним словесном поединке. Пусть этот поединок и ведется только с моей стороны.

— А ты хорошо держалась, — одобрительно замечает Элька, когда мы пробираемся вдоль по коридору среди снующих тут туда сюда людей. Здесь шумно, очень шумно. Краем глаза я замечаю Лолу Кравиц — молодую звезду нашей эстрады, но за автографом к той звезде не пробиться — и сама-то Лола выглядит загнанной и уставшей, но великодушно раздает автографы и позволяет с собой сфотографироваться. Вот где истинная слава, не то, что мои пара сотен подписей на литературных конвентах. И пожалуй — мне такой не надо. Не умру.

Хорошо ли я держалась в компании Варламова? Ну, для женщины, которая год начинала рыдать только от услышанного где-то имени “Дима” — да, наверное, неплохо. Я была бы рада, если бы он меня бесил меньше. Это бы означало, что я все-таки начинаю исцеляться от его предательства. Безразличие — вот настоящий показатель исцеления, а никак не неприязнь.

Мы с Элькой долго петляем по коридорам четвертого этажа, успеваем понять, что пошли не в ту сторону, и кофе в моем стаканчике все-таки заканчивается.

На обратном пути Лолу мы уже не видим, кажется, наша звезда устала и все-таки укатилась из поля зрения зевак.

Где-то даже вопреки хорошей звукоизоляции слышен сильный голос Александра Малкова, влажной мечты русских женщин от пятнадцати лет. Ну, он и моя мечта тоже, если брать меня в расчет, разумеется. Я бы сунула нос на него посмотреть вблизи, да кто бы меня пустил в зал во время съемок?

До сих пор не могу поверить, что нахожусь здесь. А когда вспоминаю, зачем я тут — верить становится еще сложнее. Но все-таки мысли об этом потихоньку восстанавливают мое настроение. Ну, подумаешь, столкнулась с Варламовым. Работать-то я буду не с ним, а со сценаристом Кирсанова.

— Даже не спросил, зачем ты в телецентре, — замечает подружка, будто подчеркивая, что Варламову все также плевать на какие-то мои дела.

— Да пофиг уже на него, — произношу я, хотя в копилочку это наблюдение откладываю. Вот когда на меня снова накатит тоска от скуки с Костей, когда будет казаться, что Дима был лучшим мужчиной в моей жизни — я с удовольствием достану свой список варламовских недостатков, перечитаю его, и мне полегчает. Всегда легчает.

А Косте, между прочим, не плевать. Вчера даже костюм для выхода мне выбрать помог. Два часа со мной по магазинам шастал. Даже от телефона взгляд отрывал не только когда я из примерочной выходила. Мужественнейший человек, хоть памятник при жизни ставь. Вот тебе и еще один список в копилку Костиных достоинств. А ты, Полли, все еще думаешь, стоит ли тебе с ним съезжаться? Сколько он с тобой? Два года? И все еще ходит гостевать? Тебе не стыдно?

Боже, мы наконец-то видим перед собой заветную дверь с табличкой “Кирсанов”. Да не может этого быть! Нашли? Не заплутали? А медаль героя можно?

Все лишнее тут же вылетает из моей головы. Особенно одна смазливая физиономия с наглой ухмылочкой. В конце концов, тут вопрос моей мечты решается, а я все Варламова никак из головы выбросить не могу.

Элька стучит в дверь кабинета, мы таки слышим густой кирсановский голос: “Да-да, входите”. Слушаемся. Да, мы иногда такие послушные бываем, прям жуть.

Вот только Элька останавливается прямо на пороге кабинета Кирсанова, мне приходится даже чуть подвинуть её плечом, потому что иначе мне не пройти. А потом я замираю вместе с ней.

— Говоришь, имя сценариста тебе не называли? — тихо спрашиваю я.

— Да, — слабым голосом откликается Элька. — Не называли. И, кажется, я поняла почему…