Онлайн книга «Её (мой) ребенок»
Дата рождения… Закрывая глаза, представляю себе календарь, начиная отсчитывать назад месяцы. Плюс-минус… Где-то там на границе нашего расставания. Тихо матерюсь, качая головой. — Зараза!.. Чтоб тебя!.. — Что? — Это я не Вам. Возвращаю все обратно, наскоро оформляю доверенность. Стаскиваю ручку. Теперь любыми неправдами мне нужно получить её подпись. Хочется влететь в палату и потрясти ее как следует, чтобы вытрясти из неё правду. Но что там трясти-то?.. Замираю перед открытой дверью. Фоном тихий голос Лившица. — Я не могу сейчас… с утра отправлю… моему заму скинь. Отчёты мне отправь. Я посмотрю. Рука? Вывих плечевого. Нет, ничего критичного. Все живы, тачка застрахована. — Ничего критичного… — цокаю языком, осуждающе качая головой. Вздрагиваю от грохота в палате. Всунув в руки Михе доверенность, решительно залетаю туда. Присев на кушетке Марьяна, словно пьяная дезориентировано смотрит вокруг и под ноги, на осколки от стакана с водой, что стоял на тумбочке в изголовье. Поднимает на меня взгляд. Неверяще заторможенно хмурится… Подносит к глазам кисть. На запястье синие пятна то ли от капельницы, то ли от удара. Снова смотрит мне в глаза, тяжёлые веки пытаются закрыться. — Ян… — шепчу я, сам немного теряя ориентацию в пространстве от того, как неуверенно она взмахивает руками, словно ища равновесие. Дергаюсь к ней ближе и растерянно замираю. Встряхивает головой, как будто я глюк. — Марьяна! — залетает следом Лившиц, видимо закончив разговор. Она переводит взгляд с меня на него и обратно. — Айдаров?… — беззвучно двигаются её губы. — Врача позовите! — выскакивает Лившиц в коридор. Марьяна слепо кладёт руку на капельницу, стойка откатывается. Пытается встать… босые ступни касаются пола, одна щиколотка перемотана. Под ногами всё в осколках. — Стой! — выдыхаю я, срываясь к ней. — Где… моя… дочь? Успевает подняться, нога подламывается, глаза закатываются и… Теряя равновесие, летит на пол. Подхватываю её уже у самого пола. Кровь бьёт мне в лицо, кружа голову. Держу ее на руках, прижимая к себе. Она снова в отключке. Касаюсь губами бледного лица, задыхаясь от бури чувств. Ох, Кошкина… Бережно укладываю обратно. — Марьяна… — пошлепываю по щеке. Мне кажется, что она не дышит и слишком бледная. Белая! В панике возвращаю ей на лицо кислородную маску. Растираю ледяные пальцы. — Ты же Кошка… — бормочу я. — У тебя девять жизней, помнишь? Нервно пытаюсь улыбнуться. — А еще — такую заразу даже дустом не убить… — вспоминаю одну из наших шуток. — А ну-ка, дыши! — рявкаю я испуганно, припечатывая ей по щеке. Слепо отталкивает мою руку. Выдохнув падаю на стул, закрывая руками лицо. — Мать твою… Напугала! Стискиваю ее кисть, в эмоциях вжимая в губы. Мне хочется поласкаться об эти ладони, забыв о том, что между нами пропасть. Хочется ровно до тех пор, пока я не вспоминаю, что… — Кошкина… — с горечью отстраняюсь я. — Аленка — моя дочь? Непослушной рукой срывает маску. — Исчезни… Айдаров… — хрипло. — Она только… моя. — Да?.. — начинаю свирепеть я. Если у тебя есть силы кусать, Кошкина, значит, ты уже в порядке. И мне есть, что сказать! — Тогда, где твоя дочь, а?! Может этот твой Лившиц знает? Ты спроси! Слышу в коридоре шаги, голоса… — Где? — едва шепчет она, голос испуганно дрожит. — Выходите, — недовольно смотрит на меня врач. За ней медсестра с подносом, там шприц. — Марьяна… — подходит с другой стороны к ней её мужик. — Где дочь? — Я еще не успел решить этот вопрос. — Что?! — шокированно смотрит на него. Медсестра подходит со шприцом. Марьяна, всхлипывая отталкивает её руку. — Это успокоительное, — комментирует врач, оттесняя меня от кушетки, — у Вас травма головы, Вам нельзя волноваться и вставать. — Где моя дочь?! — Мы обязательно выясним. Марьяна опять отталкивает шприц. — Юра?.. — жалобно смотрит на него. — Так надо, Яночка, пусть поставят. Это профилактика кровоизлияния. Мы же не хотим кровотечений и инсультов? — Нет! — уворачивается от иглы, панически оглядываясь наши лица. Медсестра уверенным движением фиксирует ее ослабшую руку за локоть и… Кошкина растерянна и беспомощна, по лицу слезы. Ни разу не видел ее плачущей. Вообще никогда! И моё сердце сжимается. Перехватываю руку медсестры. — Дайте мне минуту! Я знаю, где её дочь. Дайте нам вдвоем всего минуту поговорить. — Да вызовите санитаров! — шипит Лившиц. — Пусть уберут этого… — Я сейчас тебе карету вызову, — басит Медведев. — И санитаров в погонах. Раскрывает корочки. — Все на выход, со свидетелем работают опера! — рявкает он. Врач, возмущаясь, что мы не имеем права, все же ретируется за дверь. Медведев выводит препирающегося с ним Лившица. — Кошкина… — набираю я воздуха в лёгкие. — Алёнка три дня в садике… ждёт тебя… — мой голос подрагивает. — Не ест… очень переживает! Подпиши доверенность… я ее заберу пока. Отрицательно качает головой. — Пожалуйста… — умоляю я. Она словно не видит ничего. Меня начинает колотить от её разгорающегося взгляда, в котором расцветает презрение и ненависть. И это запускает во мне тоже злость и истерику. Не подпишет! — Если ты мне сейчас не подпишешь это… — качаю я головой. — Я не знаю!.. Я тебя через все суды протащу, клянусь! Ты меня знаешь!.. Так вот. Я стал гораздо хуже теперь! Подписывай! Медведев вырывает у меня лист с доверенностью. — Айдаров… — с досадой. — Иди, отдышись. Вылетаю, сползая за дверью по стене на корточки. Зачем она так со мной?! Да, я накосячил, может тогда, всплылил. Может, сказал гадости. Но мне было гадко!! Что я должен был говорить?! Но неужели за слова лишают права быть отцом. А моего ребенка — отца?! Причем здесь ребенок?… |