Книга Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню, страница 197 – Вера Камша

– Эту боль уже выжгли грозы, – утешила непонятная гитара, – это сердце опять забьется…

Сердце забилось в самом деле, вернее, оно заколотилось – бешено, неистово, как в бою или во время скачки, – в ушах зашумело. Робер рванул воротник и, пошатываясь, выбрался из-за стола. Его не окликнули, то ли из вежливости, то ли просто ничего не заметили.

– Блистательный знает, куда идти?

Мэллит! А говорили, она уехала в Липпе… Стоп, почему «говорили», он же сам видел исчезающих в снегах гаунау!

– Ты вернулась? Когда? Погоди… Ты ранена?!

– Эту кровь уже смыло в море… Блистательный знает, куда идти?

– Нет… Знаю. – На гитаре здесь может играть только Рокэ, но почему он не выходит к столу? – Тебя привез Монсеньор?

– Во имя Огнеглазого Флоха! – девушка привстала на цыпочки, положив руки Роберу на плечи. – Возвращайся!

– Но я никуда не ухожу, это ты вернулась.

– Тебя зовут, ты идешь.

– Мэлхен, ты-то здесь откуда? – Арно без мундира, в руке окровавленная шпага, но сам улыбается. Значит, победил. – Было ж сказано ждать! А, ладно! Господин маршал, нам не пора?

Да, в самом деле пора, только откуда в аконском особнячке такая лестница? Похожа на лаикскую, но камень под ногами светлый. В окна бьет яркий солнечный свет, на витражах – кони, белые и черные. Когда день встречается с ночью, а ночь – с днем, в небесах расцветают маки, много маков…

Эту кровь уже смыло в… небо?

Алый, ясный окоем; уходящая вдаль невысокая гряда и пара всадников на вершине ближайшего холма. Рокэ и с ним еще кто-то. Лионель? Похоже на то.

– Монсеньор, с вашего разрешения…

– Балда, зачем оно тебе? А ну поскакали!

Мориск и полумориск наметом летят к холму! Кан быстрее и выносливей, но Дракко не желает отставать и не отстает. Бьющий в лицо ветер пахнет свежей травой. Какое же это счастье, когда ветер не несет дыма, воплей, набатного гула, запаха крови!

Эту кровь уже смыло в небо… Эти слезы высушил ветер…

Вот и вершина, и как же здесь быстро светает! Серебристые от росы травы перекатываются ленивыми волнами. Красиво, но трава? Когда она выросла, был же снег…

3

– Видите, – устало улыбнулась Урфрида. – я была права. Маршал Эмиль не мог не вернуться.

– Надеюсь, – герцогиня держалась заметно бодрее дочери, – Арлине лучше?

– Да, иначе бы я ее не оставил.

– Мужчины дома Савиньяк всегда знают, где они нужны именно сейчас, – вздохнула бывшая маркграфиня. – Те, кто связывают с ними свои жизни, должны это понимать и не сетовать, оставаясь надолго в одиночестве.

– Это должны понимать все женщины, связавшие свою жизнь с военными, – обрадовал Дорак, навоевавший за свою маршальскую жизнь как бы не меньше малыша Арно. – Герцогиня, вы со мной согласны?

– Меня следовало спросить об этом перед свадьбой, – хозяйка дома покачала головой. – Моя жизнь с Рудольфом начиналась странно, пусть потом все и обернулось к лучшему. Я искренне надеюсь, что ни госпожа Скварца, ни ваша избранница, Чарльз, не пожалеют о своем выборе.

– Благодарю вас, – странным голосом откликнулся Давенпорт, и Эмиль смутно припомнил, что капитан влюблен не то в приемную дочь Вейзелей, не то в новую гаунасскую королеву.

– Вы ведь ищете госпожу Скварца? – Георгия что-то почувствовала и сменила тему. – Она в большом зале, присматривает за нашими девочками. Так мило…

Эмиль торопливо согласился, что это мило, однако герцогиня Ноймаринен ошиблась – это было не мило, это было прекрасно до умопомрачения! Словно бы уставшие свечи, музыка, прихотливые тени, несколько кажущихся призрачными пар и две женщины на фоне черного бархата.

Рыженькая фрейлина что-то говорила, Франческа слушала, и на ее плечах плясали снежные искры. Дочери Рудольфа в цветах Ариго выглядели неплохо, но звездой Старой Придды стала Франческа. Той самой, утренней, которую в ночь Весеннего излома нужно во что бы то ни стало дождаться!

– Рыжая – старшая внучка Манрика, – своим объяснением Давенпорт разбил сказку, как неуклюжий гость бьет хрусталь. – Иоланта. Норов жуткий, но ваша матушка и герцог ей покровительствуют.

– Вы не упомянули Валмонов в моем лице, – подкравшийся сзади Валме придерживал за локоток улыбающуюся шатенку. – О младшей баронессе Хейл вы слышали, а теперь можете еще и видеть.

– Главное, я дочь и сестра кавалеристов, – весело уточнила девица, – только Иоланте я не покровительствую, я с ней дружу. Она, как выражается Арно, славная, куда лучше милых Марий, хотя они не все милые и не все Марии.

– Сударыня, – насупился Давенпорт, – вы вправе меня осудить, но…

– Только не на Изломе, – запротестовал Валме, – тем более что у графа Лэкдеми, по всей вероятности, дело к госпоже Скварца.

Дело? Какой-нибудь слепой чурбан может и так сказать, а чурбанов развелось, что котов при кухне.

– Франческа, – Валме только дай языком почесать! – тебя искали и тебя нашли.

– Я польщена, – губы улыбаются, но в глазах улыбки нет, только отражение не то свечей, не то звезд. – Как себя чувствует госпожа Арлетта?

– Ей лучше. Она опасается, что вам придется пить шадди по-эйнрехтски.

– Я сумела этого избежать. Господин Давенпорт, рада вас видеть. Мне казалось, вы избегаете светской суеты.

– Обычно да, но меня пригласил маршал Лэкдеми. Оказывается, сегодня нужно дождаться утренней звезды.

– Так вы с нами до утра? Это… восхитительно! Марсель, вам придется сходить за лютней.

Валме не возражал, чего бы ему возражать, а Давенпорт не лучше Хорста, только один герой дуболомствует на войне, а второй на праздниках. Но ты тоже хорош! Тащить с собой, кто под руку подвернется. Эмиль обреченно улыбнулся, но Франческа смотрела куда-то поверх маршальского плеча.

– Тристрамши, – почти шепнула сестричка Бэзила. – Только не говорите им, что госпоже графине лучше и что вы будете дальше праздновать…

– А мы в самом деле будем, – Давенпорта с Марселем уже не выгнать, но их можно занять! – Моя мать и госпожа Скварца достаточно респектабельны, чтобы вы с подругой смогли пойти с нами. Не правда ли, Франческа?

– Вы меня опередили, – опять эта скользящая равнодушная улыбка. – Сударь, вы должны помнить графиню Елизавету, ее дочь зовут Мария. Вернее, милая Мария.

– Подобное звание нужно заслужить, – наугад брякнул Савиньяк и был вознагражден сразу четырьмя улыбками: лукавой, нерешительно-удивленной и парой медово-возвышенных – хоть сейчас в Гайярэ на поэтический турнир. Графиня Елизавета немедленно уселась рядом с Франческой, Мария пристроилась не то к Айрис, не то к сразу поскучневшему Давенпорту, и тут вновь зазвучала музыка. Наконец-то…