Онлайн книга «Новый путь»
|
Неброско, немодно, но опрятно одетые ленинградцы брели за стеклами «Хонды» или бодро шагали, набивались в угловатые желтые «Икарусы» или закупали ворохи газет, лопали мороженое или спорили — возможно, о смысле жизни или о К-теории Гротендика. Величайшие герои и красивейшие женщины — здесь! Дэниел кривовато усмехнулся. Наверное, это почетно и славно — быть врагом СССР… Вице-консул шепотом выругался — снова нарастает, душит и морозит проклятое беспокойство, угнетая сознание. С начала лета, если не с весны, он ощущает себя играющим в жмурки мальчиком. С завязанными платком глазами, сотрудник опергруппы ЦРУ неуверенно топчется, поводя руками, а вокруг шастает вероятный противник, бесплотный как тень… Что-то происходит в стране пребывания, что-то пугающее и восхищающее — недвижная громада пришла в движение. А ему не удается выяснить ни причин, ни следствий, как тому глупому крысенку, что скребется по кренящейся палубе «Титаника»! Куда, например, делся его агент Казачков? Этот жадный тип со сговорчивой совестью и растяжимыми принципами, работал младшим научным сотрудником в засекреченном институте — Физтехе имени Иоффе. Мечта вербовщика! И что же? Еще в сентябре Миша Казачков [19] божился, что одарит ЦРУ полным списком сотрудников 2-го отдела «Большого дома» — с фамилиями, служебным положением, приметами! И пропал. Каждую среду, между десятью и одиннадцатью часами, агент должен торчать на углу Невского и Герцена, терпеливо ожидая, проедет ли мимо «Хонда» с дипломатическими номерами. Показалась? Стало быть, ровно в полночь добро пожаловать на приватную беседу в подъезд дома Лофтина — через черный ход. Тишина и пустота! Уже четвертую неделю подряд. Если писать стихи по-русски, слово «пропал» рифмуется с «провал»… — Shi-it… — зашипел Дэниел. Вздрогнув, он узнал неприметное здание по четной стороне Кронверкской — дом номер шестнадцать. «Чуть не пропустил!» Приглядевшись, вице-консул расплылся в улыбке облегчения и хвастливого торжества — под аркой подворотни краснела пятерка, старательно выведенная губной помадой. Персональная цифра «Немо»! Агент сигналит о закладке в условном месте «Сорок». — Slava bogu! — выдохнул Лофтин, и чуть-чуть прибавил скорости. Глава 4
Четверг 16 октября 1975 года, вечер Первомайск, улица Советская Встречать маму мы вышли пораньше. До прихода «ПАЗика» с Помошной оставалось еще полчаса. Солнце село, ветерок стих совершенно, и запад пламенел рваным полотнищем, источая все оттенки красной линии спектра — от нежно-розового, как зачин нового утра, до исчерна-багрового тона ночной тьмы, что кроет тление углей. Стеклянный автовокзал бесшумно пылал, отражая закатные краски — наступал конец и светлого дня, и рабочей суеты. Лишь недовольно урчал белый «ЛАЗ», отправляясь в Конецполь — последние пассажиры, задержавшись в райцентре, спешили до дому. — Ждём-с, — изрек я, присаживаясь на лавочку. Настя понятия не имела о телевизионном креативе будущих лет, но поддержала меня, плюхаясь рядом: — Сидим-с! Так-с… Ёрзая, она притиснулась мне под бочок. — Соскучилась, чучелко? — я обнял сестренку. — Угу… — вздохнула Настя. — Скоро уже. — Угу… А закат нынче — роскошь и невидаль. Полыхает в полнеба, как в тропиках, будто колоссальный красный флаг полощется. Даже серп с молотом можно высмотреть — во-он то облачко-загогулину, золочёное лучами. Я, словно вторя сестричке, тихонько вздохнул. Никого в мире не заботит судьба СССР. Враги сочиняют коварные многоходовки, мечтая развалить «Империю зла», а свои твердо уверены в нерушимости пролетарской сверхдержавы. Одному мне видно, как подгнивают устои, как убийственная ржа разъедает умы и души. Иногда просто изнываешь от желания крушить, ломать, хватать за грудки и орать в лицо: «Да проснитесь же вы! Оглянитесь, ужаснитесь, охните! Закатайте рукава — и за дело!» Нельзя. Время баррикад еще не наступило. Надеюсь, и не наступит. Не сойдутся две ненависти на улицах, не забрызгают асфальт красным и страшным… — Едет! — вздрогнула Настя, прислушиваясь. — Так… Да точно! По улице, фырча мотором, прокатил лобастый «ПАЗик», сворачивая на пустынную площадку перед автовокзалом. Мелькнуло за окошком милое лицо, такое знакомое, родное. Свое. — Побежали! Выпустив грузную тетку с чемоданом, автобусик качнулся, а вот и наша студентка, комсомолка и просто красавица. Разумеется, глаза на мокром месте… — Ой-ё-ё, ёжечки ё-ё! А похудели-то как! Нагруженная ручной кладью, мама бросилась нас целовать и обнимать, да с такой страстью, что можно было подумать, будто нас с нею в детстве разлучили, как в индийском кино. — Да ты шо? — возмутилась Настя, вырываясь из жарких объятий. — Я на целый килограмм поправилась! Меня Мишенька закормил совсем, вон какая толстая стала! — Нормальная ты стала, — сказал я, и отобрал у матери обе сумки. — Ой-ё-ё, чемодан оставила! — запричитала мама и полезла в салон. Улыбчивый парнишка-шофер протянул ей багаж. — Не забывайте. — Ох, спасибо! Я поднял сумки, прикидывая вес. Ту, что полегче, доверил сестричке, а у мамы отнял увесистый чемодан. — Мишенька, он тяжелый! — забеспокоилась она. — Давай, я понесу. — Фигушки! — напрочь отрезал я. — Тащи свою сумочку. Дочка хихикнула, цепляясь за родительницу. Так они и пошли, держась за руки, походя на сестер или подружек. — Ма-ам, — затянула «младшая», подлащиваясь. — Мам, трудно было? — Да нет, доча, — живо прозвучало в ответ. — Это ж установочная сессия. Непривычно просто. — Привыкнешь! А у папы была? — На выходных ездила… Ох! — «старшая» виновато посмотрела на меня. — Сына, не выйдет у нас, чтоб и Новый год, и новоселье. Это что-то с чем-то! Дом только к лету сдадут… — Ну, и ладно, — пожал я одним плечом — другое оттягивал чемодан. — Так даже лучше. Доучусь хоть со своим классом! И выпускной не пропущу. — А-а… — растерялась мама. — А физматшкола? — Да ну ее… Смысла нет! И вас тут одних не брошу, а то разбалуетесь. — Ой, кто бы говорил! — затянула Настя с ехидцей. |