Книга Ночь в твоих глазах, страница 8 – Яна Ясная

Что ж, значит, и нет никакого выбора.

Мэлрис эль-Алиэто

Я лежал на кровати, слегка прикрывшись одеялом, чтобы не смущать гостью, которая и так едва находила в себе силы поднять на меня васильковые глаза. Вставать и одеваться ради этого было лень, так что одеяло стало приемлемым компромиссом.

Лежал, прикрыв глаза и чутко вслушиваясь в происходящее в ванной комнате. Там журчала вода, лаская девичье тело чуть иначе, чем это делал я., и я не то, чтобы ей завидовал, но…

Ничего. Успеется.

По телу растеклась сытая истома, и общее самочувствие было — как от хорошо проделанной работы: легкое самодовольство, моральное удовлетворение и приятная расслабленность в мышцах.

Чуть шевельнув лопатками, на которых (спасибо легендарной эльфийской регенерации!) уже затягивались саднящие царапины, я с заслуженной гордостью констатировал: да! Работа по вербовке была проделана хорошо!

Есть всё же нечто притягательное в женщине, надевшей твою рубашку, подумал я, перекатывая в голове воспоминания, довольствуясь картинкой памяти, пока вербуемая (практически завербованная!) девушка скрылась из поля зрения. Что-то, взывающее к позабытым инстинктам. Что-то от признания покровительства.

Изначально программа вербовки была шире. Я бы даже сказал — глубже. И уж точно — длительнее. Но девственность озаренной гостьи несколько изменила планы.

А также — меняла вероятные расклады, позволяя, к примеру, исключить профессиональный шпионаж. Профессионалкам отсутствие опыта помеха, а не помощь. Из оставшихся версий наиболее вероятными мне виделись две: человеческий Мастер Теней разглядел в лирелей Ирондель Даркнайт то, что разглядеть не должен был, чем-то зацепил и отправил ее вскрывать сокровищницу Алиэто-оф-Ксадель.

Либо — имеет место частный интерес.

В первом случае речь шла уже о крайне серьезной утечке: особый статус озаренных вдохновением в эльфийских домах стал известен инородцам.

Был еще третий вариант: невинность озаренной — восстановленная. И значит где-то есть ценитель, под которого делалась эта заготовка. Но, во-первых, почему в таком случае лирелей не постаралась “продать” мне невинность как можно дороже? А, во-вторых, против этой версии восставал весь мой мужской опыт, возмущенно свидетельствуя, что целомудрие гостьи — натуральнейшее, без фальши, подтасовок и магического восстановления девственной плевы.

Я был склонен со своим опытом согласиться.

Завтра сообщу Корзе о происшествии, пусть берут лирелей в разработку, отслеживают связи. В первую очередь — отработать тех, с кем контактировала здесь, в замке, и выявить предпочтения.

Озаренная — большая ценность и удача, в сравнении с этим попытка влезть в мою сокровищницу — невинная шалость, о которой и упоминать-то неловко.

А вот возможная утечка информации о ценности озаренных вдохновением для обоих эльфийских народов, о самом их существовании...

В этом месте плавное течение моих мыслей прервал всплеск силы.

Очень узнаваемой силы.

Абсолютно невозможной здесь и сейчас.

Томную лень смыло с меня в один миг, я слетел с постели, на ходу открывая портал в купальни…

...межмировой переход осыпался искрами не полностью выгоревшей силы, ловчее заклинание пролетело сквозь этот след, ударилось о стену и расплескалось по ней бесполезными нитями.

Моя “практически завербованная” гостья сбежала у меня из-под носа, из моих личных покоев, в которых по умолчанию недоступна любая магия, кроме моей, из замка, полностью закрытого от межмировых переходов.

Прекрасно.

Корза эль-Талаф явился в мой кабинет незамедлительно, стоило только отправить зов, и выглядел безукоризненно — камзол в безупречном порядке, прическа волосок к волоску.

—  Ирондель Даркнайт, — озвучил я, не тратя лишних слов.

—  Даркнайт Ирондель, человек, двадцати пяти лет, в Алиэто-оф-Ксадель около полугода, служит секретарем младшего эль-ассари[1].  —  без запинки начал излагать сведения Мастер Теней.

По нему никак нельзя было заподозрить, что вопрос стал для него неожиданным: абсолютная память старого Корзы давно стала легендой.

—  Урожденная простолюдинка, урожденная гражданка Империи, бывший мастер-наставник одной из человеческих академий магии, сирота, замужем не была, в предосудительных связях не замечена, — он ненадолго задумался, перебирая известные ему об этой особе факты, и резюмировал, — Ничего интересного, вериалис.

Ничего интересного.

Действительно.

Совершенно ничего.

И я вкрадчиво поинтересовался:

—  Скажи, а тебе не показалось “интересным”, — я выделил голосом это слово, — что маг уровня мастера-наставника вдруг резко понижает свой социальный статус и идет перебирать бумажки к младшему секретарю старшего помощника?

—  Показалось, — почтительно наклонил голову эль-Талаф, игнорируя мой сарказм. —  Дополнительная проверка показала, что по прошлому месту службы лирелей имел место внутренний скандал, касавшийся оскорбления чести незамужней простолюдинки со стороны непосредственного начальника. Скандал замяли, и в приватном разговоре с нашей Тенью руководитель лирелей клялся, что принес ей извинения и что не имел в виду ничего предосудительного — и был искренен при этом. Но, очевидно, лирелей все равно сочла себя задетой и покинула место службы. Учитывая, что в человеческих мирах женщине, даже одаренной и образованной, не так просто отыскать достойное место…

Он чуть шевельнул ухом, обозначая, что не видит ничего удивительного, что лирелей в конце концов оказалась у нас.

Я молча послал Мастеру Теней проекцию, дающую полное представление о том, что именно Ирондель Даркнайт проделала с сокровищницей Цитадели-над-Радугой.

—  О-о-о, — восхищенно выдохнул эль-Талаф, известный ценитель мастерства и тонкого искусства. —  Какая… прелесть. Если человеческих магов теперь так учат… — он шевельнул пальцами, разворачивая проекцию новым ракурсом, и блаженно вздохнул:

—  Изумительно. Могу ли я узнать, где лирелей сейчас?

—  От всего сердца надеюсь, что да, — благосклонно отозвался я.

И уже совсем другим тоном спросил:

—  Корза эль-Талаф! Известно ли тебе, что последние полгода приказы на подпись младшему эль-ассари дома Алиэто носила озаренная вдохновением?

Зрачки Мастера Теней дрогнули — единственное проявление эмоций, которое он себе позволил в ответ на мой вопрос. И на сопровождавшее его давление.

А затем — максимально раскрылся.

Старый Корза, при всех недостатках его паскудного характера, знал, когда лучше не нарываться.

Поэтому на заданный вопрос он отвечал, глядя мне в глаза и выбрав максимально подробную и однозначную формулировку: