Онлайн книга «Зеркало и свет»
|
Видит себя со стороны. Миниатюра на пергаменте: лорд Кромвель в преклонных летах. Пол из фламандской плитки, сине-белая шахматная клетка, красная бархатная мантия, а внутри – сгорбленный калека. Ричард наклоняется, кладет руку ему на плечо: – И что, если вы уже не юноша? Хотел бы я в ваши годы быть таким же крепким! Кристоф говорит: – Посмотрите на короля! На милорда адмирала, он болеет с Рождества. На Норферка, он скукожился, как сухой стручок. – Кристоф, имей уважение к первым людям страны! – одергивает того Ричард. Кристоф говорит: – Страшно за нашего Зовите-меня. Что, если его убьют? Или бросят в подземелье? Ему приходила в голову такая мысль. Ризли могут запереть в Вилворде, где держали Тиндейла. Ричард Кромвель говорит: – У вас были планы того замка. Отправим ли мы войско его освободить? Они переглядываются и отводят взгляд. Вряд ли. Он, хромая, отправляется в Тауэр, где в большой удобной комнате, у горящего бледным пламенем камина беседует с Гертрудой, вдовой Куртенэ. Для женщины, у которой только что казнили мужа, она на удивление хорошо держится: не плачет, ест миндаль с блюда. – Без сомнения, вы укрепляете себя молитвой? – спрашивает он. – Это не могло стать для вас неожиданностью. Вы знали всё, что милорд Эксетер говорил и делал против короля. Вы были его ближайшей советчицей. – Женщина должна сама заботиться о своей душе, – говорит Гертруда. – Муж этого за нее не сделает. – Вы знаете, что предатель Поль сейчас в Испании? Она предлагает ему миндаль. – Откуда мне знать? – Он с императором, убеждает того пойти крестовым походом на Англию, на свою родину. Затем отправится во Францию, призывать к тому же. Он вертится ужом, запутавшись в измене. Она переводит взгляд за его плечо, будто стена интереснее. – Наш посол в Испании умоляет его отозвать, но ему говорят: «Повремените, мастер Уайетт». Инквизиция начала против него процесс. Вы бы не пожелали оказаться на месте Уайетта. – Почему бы я оказалась на его месте? Я не еретичка. – Тот, кого задержала инквизиция, не может ответить на обвинения, поскольку ему не сообщают, в чем они состоят. Не сообщают ему и имени доносчика. Его пытают… не буду рассказывать как. В Кастилии сейчас каждый живет в страхе. – Им нечего страшиться Святой палаты, – отвечает Гертруда, – во всяком случае если они честные люди и ходят к мессе. – Они боятся соседей. Старые враги сводят счеты. Она переводит взгляд на него. Видит королевского советника, доброжелательного, уверенного в себе. Она не видит другого, которого он держит прикованным к стене: того, для кого забывать – изнурительная работа, кому снятся застенки, казематы и ублиетты. Такие люди подвержены приступам ночных страхов; когда они напуганы, то смеются. – Милорд, – спрашивает она, – где Бесс Даррелл? Судя по тону, Гертруда не знает, что показания Бесс сгубили ее семью. Он говорит: – Она в более счастливом месте. Гертруда хватается за горло: – Да простит вас Бог… вы же ее не убили? – Вы считаете меня чудовищем? Ему интересно услышать ее ответ. Она говорит: – Я гадаю, почему до сих пор жива. Мне твердят, что вы не убиваете женщин, но вы убили Анну Болейн. – За это же вы на меня не в обиде? – Если вы думаете обменять меня на мастера Уайетта, то, боюсь, император не… – Быть может, вас и Маргарет Поль? – говорит он. – Ваша правда, вы не много потянете на весах. Ваш сын стоит куда дороже. Гертруда поднимает голову: – Умоляю, не разлучайте меня с ним. – Мы надеемся, что император, определяя свою политику в отношении Англии, будет учитывать благополучие вас и вашего сына. Он говорит, что всегда печется о древних английских семействах. Она говорит: – Пророчица… вы ее помните? Вы по-прежнему меня вините за то, что я к ней ездила. Я клялась и клянусь снова, что не желала дурного. Она начинает плакать. Он подает ей платок. – У меня умирали маленькие дети. Милорд супруг винил меня: «Такие хилые наследники в такие трудные времена, одного сына мало». Пророчица обещала передать мою просьбу Пресвятой Богородице. Она уверяла, что ее молитвы исполняются. Он вспоминает Бартон у позорного столба, ее широкое деревенское лицо, красное от ветра, толпу лондонских зевак. Вспоминает Мора подле себя, как тот кутался в плащ и тер заледеневшие руки; зима, наверное, была как в этом году. Говорит мягко: – Они же не исполнились, да? Но спасибо, что сказали. Король может изменить свое к вам отношение. Материнское сердце. Он поймет. Она сморкается. Он говорит: – Если вам есть что мне сказать еще, советую облегчить душу покаянием. Про Томаса Мора, например. Про епископа Фишера. – Зачем? Их нет в живых. – В Риме о них говорят так, будто они только что вышли из комнаты. Им приносят вино в серебряных кубках, как пристало их рангу. Он вежливо откланивается. Тюремщик берет его под локоток и ведет по винтовой лестнице туда, где сидит на соломе монах-ирландец. Его перехватили в море с письмами к императору, и теперь узник ждет, когда начнутся муки чистилища. Если придут захватчики, ирландские подданные короля впустят их с черного хода. Он спрашивает тюремщика: – Узник говорит? – Уверяет, что знает только ирландский. – Отправьте его в Остин-фрайарз. У нас есть переводчики. Он набирает в грудь воздуха и идет к узнику, держа в руке изъятые у того письма. По счастью, монах не успел выбросить их в море. Ризли бы взломал шифр за десять минут. Уайетт – еще быстрее. Но пока те в руках императора, проще ломать людей. По приказу из Брюсселя в нидерландских портах задержаны английские суда. Однако испанские купцы покидают Лондон, а он знает, как быстро среди торговцев распространяется паника. Они говорят на разных наречиях, но язык денег понятен им всем. Король говорит, если они конфискуют мои суда, я конфискую их; я задержу все испанские корабли в наших водах. Есть другой способ, говорит он, не лучше того, что предлагает ваше величество, просто в дополнение. Издать указ, по которому с проживающих здесь иностранцев снимаются дополнительные налоги и пошлины, – теперь они будут платить не больше англичан. Это, надеется он, убедит их пересидеть нынешнюю бурю в гавани, а не грузить жен и пожитки на ближайший корабль. |