Онлайн книга «Зеркало и свет»
|
– Уверяю тебя, я об этом помню, – бормочет Джейн. – Но коронации еще не было, так что никто не знает. – Все королевство знает, – говорит он. – Весь свет. – О вас знают даже в Константинополе, мадам, – говорит Ризли. – Венецианцы отправили туда послов с новостями. – А им что за дело? – спрашивает Джейн. – Правителям важно знать, что происходит в семействах других правителей. – У каждого турецкого султана по дюжине жен, – говорит Джейн. – Будь король их веры, мог бы стать мужем покойной королевы, упокой Господь ее душу, Екатерины, упокой Господь ее душу, и моим. А еще Мэри Болейн, Мэри Шелтон и матери Фицроя. И папа ничего бы ему не сказал. Мастер Ризли робко замечает: – Вряд ли король намерен стать турецким султаном. – Много вы знаете, – говорит Джейн. – Если вы пойдете к нему прямо сейчас, то увидите его в любимом костюме. Королю показалось мало надеть его один раз на свадьбу. Притворитесь удивленными. Нэн говорит: – Лорда Кромвеля ничем не удивишь. Джейн оборачивается к ней: – Иногда, отрываясь от забот, лорд Кромвель приносил нам пирожные. Апельсиновые тарты в корзинках. Когда королева бывала им недовольна, она швыряла их на пол. – Так все и было, – говорит он. – Но покойная королева делала много чего похуже. Впрочем, nil nisi… – Он встречает взгляд Бесс Отред и улыбается. Когда они выходят из покоев Джейн, он замечает: – Нэн ошибается. На свете еще есть такое, что может меня удивить. Например, вдова Отреда с ее латынью. Он сухо называет ее «вдовой Отреда», словно никогда о ней не думал. Представляет себе сэра Антони Отреда, старого бравого воина, представляет свою покойную жену. Мертвые стесняют нас. Чем говорить о них дурно, лучше вовсе не поминать их всуе. Мы не говорим о них и не думаем, мы раздаем их одежду нищим, сжигаем их письма и книги. Когда они вышли от Правдивого Тома и спускались по лестнице, Кристоф шлепал ладонью по стене – хлоп-хлоп-хлоп, словно будил тени, чающие обрести мир. Два года минуло с тех пор, как епископ Фишер спустился по этой лестнице навстречу казни. Он был стар, тощ и слаб, его тело распласталось на эшафоте, как сухие водоросли. У дверей на него обрушивается толпа просителей: – Лорд Кромвель, на одно слово! – Посмотрите сюда, сэр! – Милорд хранитель малой королевской печати, вы должны это знать! Ему пихают бумаги, хранитель личной королевской печати их собирает. Он видит слугу в ливрее Ричмонда, окликает его: – Как здоровье милорда? – Ему стало хуже. Мы не хотим говорить королю. – Я ему скажу. – Король должен навестить сына. В тюрбане Генрих кажется очень высоким. Со времен тройной свадьбы он добавил на тюрбан самоцветов и перьев. На боку висит кривой кинжал, украшенный не полумесяцем, а тюдоровской розой. Он, лорд Кромвель, преклоняет колени перед королем, Зовите-меня рядом. Они не выражают изумления его нарядом. И у притворства есть пределы. – А я надеялся вас поразить, – с обидой замечает Генрих. – Вижу, королева вас предупредила. Как быстро во дворце распространяются слухи. – Она не хотела испортить вам удовольствие. Раздраженный король велит им подняться: – Вам не кажется, что я женился на дурочке? Она не в состоянии понять простых вещей. Он колеблется: – Она из тех смиренных душ, что не ведают своей выгоды. Ваше величество правит много лет, за что мы ежедневно благодарим Господа, королева же, в отличие от вас, неопытна в делах мирских. Король поправляет серебряный пояс: – Думаю, послы считают ее некрасивой. – Им-то что? – Он раздражен. – Шапюи не знаток женщин. – А равно и французы, – добавляет Ризли. – Они все прелаты – негоже им высказывать свое суждение по этим вопросам. Кажется, им удается его успокоить. Зеркало полускрыто занавеской, Генрих бросает косой взгляд, довольный собственным отражением. – Итак, – спрашивает король, – зачем я вас вызывал? Он вынимает из кармана шелковый мешочек: – Я хотел просить соизволения вашего величества подарить леди Марии вот это. Генрих вынимает подарок из мешочка. Снова и снова вертит в руке, всматриваясь в резьбу. На случай, если король не разобрал надпись, мастер Ризли зачитывает вслух. – В награду за смирение, – произносит Генрих. – Очень уместно. Думаете, моя дочь усвоила урок? – Не дожидаясь ответа, говорит: – Я заездил вас, Томас. Вы непременно должны поохотиться со мной этим летом. А еще я возьму с собой моего сына. Надеюсь, к тому времени он оправится и сможет держаться в седле. Король любит называть Ричмонда «моим сыном». Он говорит: – Ваше величество, слуги герцога полагают, вам следует посетить Сент-Джеймсский дворец. – А что вы посоветуете? Он чувствует, как дрожь сотрясает хранителя личной печати, Зовите-меня трепещет всеми фибрами. Подобный совет влечет последствия. Ибо Генрих добавляет: – Природа его недуга еще себя не показала. Если выяснится, что это заразно… – Храни Господь, – вставляет мастер Ризли. Генрих смотрит на кольцо, сжимает его в ладони. – Оно мне нравится, поэтому я сам вручу его дочери. А вы найдете что-нибудь еще, не правда ли? Он кланяется. Можно подумать, у него есть выбор. Король кивком отпускает их, его голубые глаза спокойны. Изумруд на тюрбане сверкает, как глаз ложного божества, а большие розовые ноги в бархатных туфлях похожи на поросят, бредущих на рынок. Вероятно, дамы, которых отлучили от двора, сидели на тюках – никого не приходится просить дважды, и он заходит их поприветствовать. Мэри Шелтон напоминает ему резную деву работы Николауса Герхардта: белокожую, розовощекую, в ямочках, но взгляд резкий. Впрочем, она и не дева. Когда Шелтон собирала рукописи, имевшие хождение среди рабов и обожателей покойной королевы, она сравнивала загадки, остроты и нечестивые молитвы, переписывала и порой сопровождала стихотворными комментариями или новыми загадками, решая, кому отвечать. Ее правка очень щадящая, иначе она вычеркнула бы все стишки Правдивого Тома до последнего. Он соглашается с покойной королевой: только Уайетт умеет писать стихи. Он говорит ей: – Уверен, ваша кузина знала про Мег и Правдивого Тома. Ей доставляло удовольствие, что еще один из Говардов возвысился? – Нет. Но удовольствие она получала. – Ей не приходило в голову предостеречь леди Мег? |